Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Неубедимый

– Может быть, возьмёшь другое имя? Эта античная двусмысленность совершенно ни к чему.

– Ты скучный и пошлый, как человек из присутствия. Чем больше противоречий – тем больше размышлений. Чем больше размышлений – тем неожиданнее выводы. Люблю, когда милые детушки, вот хоть твои к примеру, делают про меня неожиданные выводы.

– Зачем тебе их выводы? К чему? Ты выше их, ты несравнимо выше.

– Зачем? Чтобы понять себя, конечно.

– Но ты же…

– Только не пытайся меня убедить, будто прекрасно понимаешь о себе всё.

– Хм… Мне кажется, понимаю.

– Тогда у меня для тебя, друг, плохие новости. Тебе больше нечего делать в мире живых. Только тот проводит в мире живых слишком много времени, кто хочет понять о себе что-то ещё и чуть более.

Даниил Юрьевич вздрогнул. Дом заскрипел угрожающе. Кастор изобразил на лице испуг, хлопнул в ладоши и бабочкой вылетел на улицу, сквозь закрытое окно.

Начало октября выдалось тёплым, не дождливым. Каждый вечер жители города, как завороженные, брели в ближайший парк, чтобы сосредоточенно, с полной отдачей, ворошить ногами сухие листья. Не было в эти дни занятия важнее. Дела забыты, привычные удовольствия отошли на второй план, выяснение отношений отложено на сезон дождей. Только нежное, не жгучее солнце, прозрачный воздух и шорох листьев.

Каждое утро ждали перемены погоды – ждали, надеялись и мечтали, чтобы этого не произошло. Жизнь в городе остановилась, дома, улицы и реки выглядели как старинные гравюры, переложенные палевой папиросной бумагой шуршащих листьев.

Конечно, однажды непременно пойдёт дождь. И он будет идти до тех пор, пока не станет снегом. Но пока этого не случилось – жизнь можно поставить на паузу. И слушать тишину, в которой то и дело раздаётся тихий шелест.

Аня проснулась, когда было совсем темно. Посмотрела на часы – вставать ещё рано, а спать уже не хочется. Вчера весь день она батрачила на родительской даче, но сегодня – сегодня понедельник. И она, теоретически, должна учиться. Она и будет учиться: прибежит к середине второй пары, сядет за стол и нарисует на полях тетради знакомый профиль. И тут же зачирикает или снабдит деталями-обманками, чтобы подружки не догадались, о ком она мечтает.

Она лежала, закрыв глаза, и представляла дождливое утро (ведь когда-нибудь дождь всё равно пойдёт!), пустую кофейню, где только она – за столиком и он – за стойкой бара. Неприятный охранник вышел покурить. Все люди куда-то исчезли, наверное, тоже вышли покурить. Весь мир стоит на крыльце и курит. И тут он подходит к ней…

Аня всё-таки заснула – автоматически включилось радио и сообщило, что в Санкт-Петербурге восемь утра, погода по-прежнему прекрасная, так что…

Теперь – пора. Аня не стала слушать, что – «так что», нажала на кнопку «off». Жизнерадостный крик диджея сбивал лирический настрой.

Когда до «Феи-кофеи» оставалось не больше пятидесяти шагов, она всегда чувствовала себя так, словно у неё неделю была высокая температура, которая внезапно понизилась. Слабость ещё есть, она сковывает руки и ноги – но телу легко и беззаботно, оно предчувствует полное выздоровление и стремится к нему.

В зале было многолюдно – минус. Неприятный охранник стоял у дверей и глядел на каждого входящего, как на моль. На Аню он посмотрел, как на личинку моли. «Только бы не догадался!» – привычно подумала она и юркнула за свободный столик.

Осмотрелась. Вот рисунки на стенах, вот люди в зале… Как гурман, знающий, что в конце его ждёт обязательное лакомство, она медленно обводила взглядом помещение. Наконец как бы случайно поглядела в сторону барной стойки. И тут же опустила глаза – ей показалось, что он смотрит прямо на неё, что он всё понял.

Она стеснялась делать заказ у стойки и всегда ждала официанта. Но сегодня – решено. Она подойдёт и заговорит с ним. Ну в самом деле. Она ходит сюда уже почти месяц – как изменилась жизнь за это время, – а всё ещё не перекинулась с ним даже парой слов. Только сидит и смотрит. А чаще – опускает глаза, чтобы никто не догадался.

Ей казалось, что напряжение, как грозовая туча, повисло над её головой и стало осязаемым для прочих посетителей. Но они завтракали – поспешно или не очень, расплачивались, отвечали на телефонные звонки, обсуждали погоду. Для них это было обычное утро понедельника. Ну, не совсем обычное – с учетом солнца за окном, но всё-таки – понедельника и всё-таки – утро.

Джордж стоял за стойкой, как всегда по утрам с тех пор, как уехала Анна-Лиза. В тот летний день почти ничего не изменилось, только все работники кофейни, даже новенькие, внезапно стали очень деликатными и предупредительными. Каждый – начиная с Елены Васильевны и заканчивая Костылём – обходил в разговоре темы, которые могли расстроить хозяина. Его смешила такая трогательная, совершенно ненужная забота о его душевном спокойствии. Неужели они в самом деле думают, что он забудет Анну-Лизу, если они перестанут упоминать её имя в разговорах с ним? И неужели они думают, что он хочет её забыть? И неужели они не понимают, что ему хорошо оттого, что ей хорошо, что она есть на свете? Нет, наверное, не понимают. Обладать, брать, копить, хватать – в природе человека. Где-то очень-очень глубоко в подкорке зашито. Едва только первая амёба, одноклеточное бесформенное нечто, сделала первое движение, она протянула ложноножки в сторону потенциальной добычи – пылинки какой-то, схватила её и поглотила. С этого началась эволюция. На каждом этапе развития – всё более совершенные органы хватания и поглощения. Транснациональные корпорации – вершина такой эволюции.