Мария Хайнц - Перфекционистка из Москвы

– А я думал, ты спросишь, почему я так поздно и не вспомнил про нашу годовщину?

– Про это я тоже хотела спросить. Всё по порядку. Как ты мог?! В такой день! Да ещё налил пиво на чистый пол!

– Мужику дали восемь лет. Ему двадцать пять светило. Шеф пригласил нас отметить это дело. Мы отметили…

– Конечно, наша годовщина с этим сроком ни в какое сравнение не идет, но мог бы и предупредить! – обиженно заявляю я.

– Мне всё равно, – говорит он серьезно, будто и не был пьяным. – Я ухожу от тебя.

– Как? Но почему?

– Я здесь задыхаюсь.

– Давай я открою форточку?

– Дело не в форточке! Как ты не понимаешь?! Я не могу жить с женщиной, которая спрашивает меня сначала про грязные ботинки, а потом о том, почему я забыл про годовщину. Мне всё время кажется, что ты любишь кухонную плиту и посуду больше меня. И ещё: я ненавижу мыть обувь в раковине.

– Ну, если дело только в раковине. Специальный тазик купим. Это ты отлично подметил! В раковине неудобно. Видишь, ты начинаешь вносить рационализаторские предложения! У нас много общего! Нужно только поискать! И я готова идти на компромиссы! Хочешь? Хочешь, я буду мыть твою обувь!

– Идея неплохая. Завтра я скажу, куда перееду. Обувь буду оставлять за дверью.

Пятница, еще 6 ночей до дня, который изменил мою жизнь

На велюровом, цвета синих чернил диване, лежит спящий Вадим и слегка похрапывает. Ночью он сказал, что уходит. Женщины обычно в такой ситуации рыдают, швыряются сковородками и тарелками. Конечно, у них нет новых сковородочек WMF и тарелочек Villeroy Boch. Нет, только не они. И кастрюльки я недавно поменяла, и кофейный сервиз. Был старый чугунный котелок от хозяина. Жаль, я его выбросила на прошлых выходных. Можно было бы для порядку надеть ему на голову.

С дороги слышится нарастающий с каждой минутой гул машин. Город продирает глаза перед последним рабочим днем недели. Сегодня не нужно нести вещи Вадима в ванную – он в них спит. А может быть, и не так плохо, что он уходит? Его неаккуратность сводит меня с ума.

Смотрю в зеркало и радуюсь, что новый пеньюар за ночь ничуть не помялся, и вечером его не придется гладить. Надо почаще спать раздельно. Говорят, это значительно улучшает сон, и, как оказалось, внешний вид. Захожу в ванную – всё на своих местах: щетки, паста, никаких следов на раковине. Красота! Сколько преимуществ у холостяцкой жизни, а ведь Вадим даже еще не выехал из квартиры! Включаю душ, чтобы вода нагрелась, снимаю ночную одежду, аккуратно складываю её в шкафчик, беру оттуда резинку для волос, забираю волосы в пучок, надеваю прозрачную полиэтиленовую шапочку, выдавливаю на зубную щетку горошинку пасты, затем проверяю, дошла ли до тринадцатого этажа горячая вода. Убедившись, что день начинается положительно, встаю под бодрую струю, закрываю глаза и поворачиваюсь к солнцу. Конечно, никакого солнца в ванной нет, но c закрытыми глазами его нетрудно себе представить, тем более под горячей струёй воды. Если бы это блаженство могло длиться вечно! Но нет! Нужно тянуться за щеткой, чистить зубы, намыливать тело, что самое ужасное, выключать этот горячий поток удовольствия, вытираться, одеваться, идти на кухню, готовить завтрак, накладывать макияж, бежать на работу. Как у атлета перед стартом, мышцы на моём теле напрягаются, а живот прожигает беспокойство. Только у спортсмена сразу после старта волнение утихает, а моё беспокойство никуда не исчезает. Оно сопровождает меня с тех пор, как я себя помню. Туманное, вечно ноющее чувство: это не доделала, это можно сделать лучше. Вот и сейчас я не перестаю думать о том, что с Вадимом можно было вчера поговорить по-другому: дать ему отпор! Стукнуть кулаком по дивану. Сходить на помойку за котелком. Выгнать его сразу из квартиры. Выкинуть его ботинки из окна…

Иду на кухню. Он сказал, что я провожу здесь слишком много времени? Что за бред? Я бы поняла, если бы он обвинил меня в чрезмерной любви к работе – там я провожу целых восемь часов плюс час на обед и два на дорогу, а здесь максимум четыре в будни и шесть на выходных! Это со всей уборкой и приготовлением пищи! Но для Вадима работа – это святое дело, он сам проводит там большую часть жизни. Упрекнуть меня в этом означает упрекнуть самого себя. Поэтому он нашел другое слабое место для вероломного нападения – мою ни в чем не повинную крохотную уютную кухоньку. Я окидываю любящим взглядом белые тарелочки, наглаженные полотенчики, натертые до блеска рюмочки за бирюзовым стеклом. Вдруг придётся со всем этим расстаться?