Екатерина Заренок - Зарплата от судьбы

Она как бы «все понимает»…

Настоящая хозяйка положения.

Ворона сделала несколько шажков по ветке. И скрылась. Минут через пять-семь между стволом и веточками вынырнула снова.

Я деликатно погладила взглядом ее голову, крылья, хвост… Затем снова с огромным наслаждением ласково ее погладила… Еще. И еще.

Уловив мою истинную неподдельную радость от встречи с ней, добрые намерения и даже надобность в уникальном особом общении, птица разрешила смотреть в ее направлении, позволила смотреть на нее… Только с одним обязательным условием. Не разглядывать ее. Не останавливаться на отдельных частях фигуры, силуэта, конкретных фрагментах ее мира, а воспринимать в целом и в общем.

Разрешила смотреть, точнее, разрешила видеть ее столько, в каком количестве и качестве я нуждаюсь. Но пока – в общем и целом.

Подумалось: не доверяет, или набивает себе цену, чтобы отнеслись к ней, как относятся к благонамеренным, благонадежным событиям, явлениям?

Однако набивает ли? А может, знает? И себе ли? А может, всему роду крылатому!

Либо действует по принципу: лучше «недо», чем «пере».

Или же действует согласно принципу: полюбишь целое – полюбишь и части его?

Первые полчаса нашего согласия… Казалось, такого необыкновенного и продолжительного счастья еще никто не ощущал…

Кстати, молчаливая собеседница лучше иных людей соблюдала все правила приличия во время общения, а также до и после него. Лишь три-четыре раза почистила клюв о кору дерева. И то между делом, не слишком увлекаясь своей персоной, а все больше занимаясь развитием наших взаимоотношений.

Например, вот одно из незабываемых действий. Дождавшись соответствующего момента, а можно сказать, приблизив его, ворона заботливо и вдумчиво «вставила» свой взгляд в мои зрачки. И, подтвердив свое понимание действительности, продолжила экзаменовать меня на предмет верности и прочности.

Верности кому? Чему?

Кажется, делу. Кажется, отношениям.

А еще кому-то или чему-то новому. Пока неизвестному мне. Неизвестному, но очень-очень нужному. Такому, без которого невозможно обойтись.

Экзаменовать, видимо, по следующим правилам. Если я сберегу в целостности и сохранности это первое в жизни прикосновение наших душ, этот первый в жизни наш взгляд до успешного его завершения, то, значит, сберегу и будущие наши отношения. Если же чуть-чуть нарушу, то, следовательно, чуть-чуть нарушу и нашу дружбу.

Этот взгляд вороны был взглядом-экзаменатором.

Это – взгляд-разведчик.

Взгляд-открытие.

Взгляд-доверенность.

Взгляд-клятва.

Взгляд-договор.

Кто-то написал бы здесь «просверлила взглядом», «утонула в глазах». И т. п.

Но…

Внимание!

В том-то и дело, в том и отличие, что у нас никто никого не сверлил!

– Ворона, миленькая, – сдержанно, в начале улыбки застыли мои губы, – ты скромно показываешь, что своими черненькими глазками не следила, не наблюдала, а все случайно состоялось? Что в чужую, в том числе и в человеческую, личную жизнь не вмешиваешься?

Минуты через три-четыре ворона выставила вперед грудку. И зашагала в моем направлении.

Я нечаянно отвела взгляд в землю. Хотя нечаянно ли? Скорее, отвела взгляд в землю преднамеренно, чтобы не смущать, не отвлекать, не озадачивать идущее мне навстречу, тонко реагирующее живое существо.

Но в сознании тут же мелькнуло предупреждение: ой, неприлично в сей решающий миг закрывать глаза – ворона может расценить это как нежелание общаться – надо срочно незаметно грамотно исправиться. Надо хотя бы видоизменить положение.

Подумалось: пусть бы восприняла птичка данный жест как поклон в честь ее персоны…

Голова моя поднялась вверх.

Ворона мягко взмахнула крыльями. Возвысилась над веткой. И на счет «раз» оказалась на макушке дерева.

Затем плавно и спокойно снова подлетела к моему дому. Углубилась в полете в пространство моего длинного балкона (выражаясь точнее, лоджии). И начертила в воздухе правильную окружность.

Через мгновение, другое приземлилась на проезжую часть улицы. Прямо на белый ладный кусок бумаги, выделяющийся на фоне темно-серого асфальта, который с раннего утра подметали дворники.

– Может, птица, после ночи, греет ноги на теплой чистой бумаге? – почему-то захотелось мне расценить именно так. – Или, может, тоже книгу собралась писать. Ножками. Длинным (длиннее диаметра ее головы), закаленным, словно выточенным и отшлифованным, надежным клювом.