Арслан Сирази - Мечты посуточно. Истории обыкновенного безумия

Соседки по бару развязно начали требовать караоке. Девушка из-за стойки поморщилась, ответила, что караоке нет, а потом вновь уставилась в жидкокристаллическую панель.

– Девушки, а давайте… споем, – внезапно для себя предложил захмелевший Ковалев. – Просто так споем. Без всяких там караоке.

Дамы переглянулись, хихикнули. Одна, постарше, с карими, чуть мутными глазками гортанно произнесла:

– А присаживайтесь лучше к нам. Поближе познакомимся!

Ковалев опешил сперва, потом подумал, что, видно, за десять лет в браке на рынке знакомств произошли перемены, и так оно, похоже, и нужно. К тому же – дама приглашает, чего же отказываться.

– Тебя как зовут? – спросила женщина с карими глазами.

На вид ей было лет сорок. Пальцы с бледными ногтями сжимали ножку бокала с красным вином. Направление взгляда чуть плыло, но все же включало в себя фигуру Ковалева.

– Ка… Ко… Ковалев, – выдохнул он, – А вас?

– Фу какой, – в притворной обиде затрепетала кареглазая, – на «вы» обзывается. Что я тебе – мама? Давай уж на брудершафт выпьем. И на ты перейдем!

Ковалев пошарил глазами по столику, не сразу, но обнаружил рюмку и приподнял.

– А давай! Давай выпьем за знакомство! – и отчеканил, добавив улыбку, – Ковалев! Приятно познакомиться!

– О, другое дело, – смягчилась дамочка. – А я – Регина. Надеюсь, мне тоже… будет приятно.

Регина бросила взгляд в сторону подружки. Та сидела рядом, в беседе участия не принимала. Ковалев запомнил, что телефон у нее был пожарно-красного цвета, в тон ногтей.

Еще в памяти Ковалева отпечатались два тоста. Один был за прекрасных женщин. Другой… нет, только один тост отпечатался. Потом он расплачивался по счету, порываясь вначале закрыть свой счет и счет «новых прекрасных подруг, которые так украсили…» Потом, увидев цифры, посерьезнел и предложил помочь с оплатой, что дамы и сделали.

Регина жила неподалеку. Подружка (Ковалев так и не узнал имени) вызвала такси еще из бара. Машина удалялась, а Ковалев смотрел вслед, пережидая на островке тротуара алкогольный шторм.

Где-то между волнами тело Регины прильнуло к нему. Как давно Ковалев не ощущал ничего подобного. Конечно, время от времени и жена тоже, но вот этого ощущения, осознания другой женщины рядом – не было очень давно. Регина касалась бедром, обтянутым узкой юбкой. Грудь, чуть прикрытая шубкой, угадывалась под блузкой. Никаких шарфов и свитеров с горловинами, столь любимых Катенькой…

В голове шумело – от алкоголя и податливого чужого тела. Катька сама виновата – не может быть благодарной за то, что я… За вечера, полные покоя и обожания. Я люблю ее… Люблю Катеньку. И эту… Регину… тоже люблю. Как же приятно она целуется. Мы, оказывается, уже в квартире. О, вот оно что, и такие блузки бывают, не знал… Ковалев плыл между предметами одеждой, между поцелуями и объятиями, между ног и грудей…

Очнулся поздней ночью, ближе к утру. В раскрытую форточку белым похмельным лучом бил фонарь. В квартире было морозно и накурено. От гадкого вкуса во рту Ковалев моментально ощутил тяжесть вины.

Он изменил Кате. И сейчас придется как-то идти домой, что-то говорить, дышать перегаром, спутанным во рту с запахом и вкусом чужого тела.

Рядом, разметавшись под одеялом, лежала женщина. В темноте лицо ее казалось покрытым облупившимся лаком. Лак местами блестел, но где-то уже трескался. Пальцы спящей хищно цеплялись за край одеяла. Одинокая баба, которая затащила в койку мужика.

Ковалев сел на краю кровати. Надо уходить. Не ждать же утра! Просто уйти. А как? Как дверь закрыть? Ковалев проследовал в коридор. Ну, хоть тут проблем не будет – замок защелкнется сам. А что, может, оставить записку?..

Черт, вали уже! Трахнулись и трахнулись! Кстати, что насчет презервативов? Ковалев смутно припоминал, что вчера они искали резинки по всей квартире. Нашли? Или все-таки?.. Холодом полоснуло ему горло, низ живота и член.

Он вернулся к кровати, поискал растопыренной пятерней. Шорох растерзанной фольги в изножье обрадовал его больше всего на свете. Пора одеваться. Все, пора домой.

Катенька, наверное, встретит его у дверей. Или на диване, в слезах, уснувшая прямо в одежде. И потом будет болеть – неделю или даже две от этих переживаний, которые доставил он.

С тяжелым сердцем Ковалев наощупь разыскивал вещи – трусы, брюки, рубашка, носок, еще один где-то, ах да, вот валяется.

Все вроде бы, готов. Пора. Ковалев бросил последний взгляд на Регину. Даже не шевельнулась. Из-под одеяла соблазнительно виднеется голая ляжка. Член привстал. Нет, надо уходить.