Анастасия Калинина - Снежный призрак

Прежние вальсы, балы, секунданты
Шпаги, герои, ан гард и туше [8] Ан гард и туше – фехтовальные термины. En-garde! – к бою! (фр.) toucher – укол (удар), нанесённый в соответствии с правилами. (фр.) ,
Только все скрыто под пышные банты
В плачуще-детской девичьей душе.

Прошу, расскажи мне сказку,
Тихо, на старофранцузском…
Про дым без огня и ласку,
Про солнце на небе узком.

А может быть, что-то другое,
Но то, чего я не знаю,
Такое безумно родное…
Скажи, не молчи, умоляю!

Что ты об этом знаешь
Живой кашемировой ночью?
Когда заклинанья читаешь,
Крадешься ко многоточью.

И тысячи лет закатов,
И сотни веков рассвета
Уходят без адресатов
На тот край немого света.

Плывет аромат аниса
И пряностей для глинтвейна…
«Усни, успокойся, киса,
До праздника ночи – Самхэйна» [9] Самаин (гэльск. Samhainn или Samhuinn, ирл. Samhain) – праздник, посвященный окончанию лета, сбору урожая. .

Ирландские травы в пасмурном Эрине
Тихо вплетаются в запах дождя.
Шел человек по дороге затерянной
Прочь от людей, вглубь себя уходя.

Пыль придорожная, запахи, звуки ли —
Все вдруг смешалось в один мерный звон
Шел человек, его звали, аукали
Тени… А он, вглубь себя погружен,

Не замечал, как реальность шатается,
Призрачной дымкой укрыв все вокруг;
Как древний город во прах рассыпается
Сотнями тысяч потерь и разлук.

Память, казалось, давно уж утеряна,
Ведь это было безумно давно.
Шел человек по дороге из Эрина,
Но от себя нам уйти не дано.

Тебя не изменит злодейка-чума!
Да, пусть это странно, безумно, нелепо…
За окнами ночью бушует зима,
А я догораю над свечкою слепо.

За строками скрыто живое тепло
От тысячи тысяч одежд Женевьевы,
И сколько бы лет с этих пор не прошло,
Я буду, как прежде, милей королевы.

Топазовых глаз нету сил оторвать
В удушливом холоде крошечных комнат
От строк на конверте, что смог передать
Мой рыцарь, чье имя лишь духи запомнят.

Нам тысячу сто на двоих – и ни много, ни мало,
Чтоб письма писать, глядя в небо, на звезды в дали.
И думать о том, что чего-то всегда не хватало:
В замерзшей Москве, в придорожной Марсельской пыли…

Все дело в огарке свечи? В уголке плащаницы?
Здесь глубже, прочнее и жарче сердечный магнит:
Одни на двоих перелетные грезы, как птицы,
Взмывают в ночи, словно ветер их путь серебрит.

Горячий глинтвейн в запотевшем пузатом бокале,
Подернуты пеплом уголья ночного огня.
За окнами бродит зима в ледяном одеяле.
Никто с этих дней не разлучит тебя и меня.

Глинтвейн и анисовые конфеты —
Так бы лечил меня лучший из докторов.
Мой кофе, его до утра сигареты
Будут дымиться под звуки разбитых часов.

Сядем напротив, раскроем глухие секреты
С тем, что на утро покажется дымкою снов,
Будто бы мы этой ночью с ним были одеты
В синее море из спящих в саду васильков.

Он – вольный ветер, рисует в ночи пируэты,
Но вновь сидит в полутьме, притворяясь моим.
Я – пропиталась цветами и горем Одетты,
Зная о том, почему мы так часто молчим.

Нам с тобой до свиданья полгода.
Редко видимся, знаю, увы…
Что поделать? Такая природа
У твоей ошалелой Москвы.

А подумать, так любят в Брюсселе,
Когда солнце струится из глаз,
Задыхаются дикие ели
От разбитых на выдохи фраз.

Задержав, промолчишь, улыбнешься,
Трелью сердца давая понять,
Что теперь уже не отвернешься
Даже если река пойдет вспять.

Все гудки параллельно сойдутся
В однотонно жужжащую рать,
Только чтобы вновь дать нам столкнуться
И вот так пять минут простоять.