Елена Моник - В пустынях души (сборник)

Тебе знакомо, Юлька, такое состояние тотального взаимонеслышания и говорения на разных языках?

Безусловно, я понимаю: первое, что блокирует возможность конструктивного контакта, – это наши чувства. Полагаю, что у меня это было чувство агрессии, а у нее – страха. Но я не нашла никакого способа взаимодействовать с ее страхом так, чтобы она расслабилась, убрала свою защиту в виде нескончаемого говорения и была «в зоне доступа». Я пыталась периодически повторять: «Надюша, у нас нет претензий к вам, это только вопросы» – но, видимо, мой тон и мимика – недовольство – внятно транслировались, и она их считывала. Мой Андрей позже пытался меня утихомирить, резонно напоминая, что дело-то свое она сделала, и «все хорошо». Но, судя по силе моей реакции на саму эту женщину, что-то я на нее спроецировала, кого-то из моего архива бессознательного, кто вызывал столь же сильное раздражение. Вспомнить не могу, попробую описать образ или ассоциации… может, догадаюсь. Она напоминает мне эдакую серую бесцветную мышь (если встречу ее на улице – никогда не узнаю), с такими угодливо-шаблонными фразами, пугливую и нервную, которая стойко обороняется и не сдается. У меня возникло ощущение, что она беседует со мной либо как с ребенком детсадовского возраста, либо как с умственно отсталой тетенькой. Знаешь, такой типаж с виду весьма милой и старательной нянечки, которая несет деткам еду из пищеблока, только понравится ли еда деткам, вкусная ли она – ей совершенно до лампочки. Но когда она зайдет в группу, она будет говорить правильные слова про то, что все сейчас «пойдут мыть руки и садиться за столики». Короче говоря, за внешней сердечностью – довольно равнодушный и занятый своими заботами человек.

Пока писала, кажется, поняла… Это, похоже, про активную сейчас мою же Тень. Именно такой я ощущаю себя иногда после какой-то работы с людьми – слушала их, работала, старалась, а ушла – и практически сразу забыла, о чем все это было. Ловлю себя на равнодушии и невпечатлительности. Хотя, как ты догадываешься, я часто имею дело с раздирающими людей чувствами и переживаниями. Да, вот это о чем!

Я еще сама себя услышала, когда возмущалась дома ее непрофессионализмом. Он для меня был в поверхностности, в неглубине ее соучастия и небрежности к деталям информации.

Знаешь, многие психологи полжизни жалуются и работают над собой с тем, чтобы не отождествляться с клиентом, чтобы не уносить с собой домой то, что выливали на тебя люди на консультациях. Потому что тогда уже живешь не своей жизнью, а их. Это называется в психотерапии «не попадать в перенос и контр-перенос». Возможно, теперь я впадаю в другую крайность – я практически никогда не волнуюсь перед консультациями: что я буду делать с той или иной проблемой человека, чем я смогу ему помочь? Знаю, что внутри уже столько накоплено всего – знаний, инструментов работы, навыков, – что знаю: наверняка справлюсь. После окончания сеанса или занятий не смущаюсь и не боюсь спросить: «Как ты сейчас?» – чтобы получить обратную связь, и готова к тому, что она может быть любой. Во-первых, знаю, что фантастические инсайты и изменения с человеком редко случаются немедленно, обычно нужно время. Во-вторых, выгоды тех переживаний, с которыми человек приходит расправиться, иногда бывают очень весомы – не факт, что он от них откажется. В-третьих, я не Бог и могу помочь только в ограниченном объеме. И все эти нажитые за годы опыта внутренние знания делают меня гораздо спокойнее и ровнее в отношении всего происходящего. Я уже не знаю, Юлька, чему я могла бы очень сильно удивиться, от чего потерять душевное равновесие в работе с людьми. И получается, как всегда, это все опять о двух сторонах медали: профессиональное несклеивание, способность видеть клиента и себя как бы со стороны – и деформация сопереживания, которую сегодня так отчетливо отзеркалила та самая Надя. Спасибо ей…

Очень меня N. интересует. Она для меня непонятна. И чем больше я буду о ней рассуждать, тем интереснее мне будет исследовать ее. Продукт, который она производит во время наших консультаций, требует особой исследовательской работы. Я о ней много думаю, пишу, и, несмотря на все то, что я о ней написала, она все еще остается для меня загадкой. Когда тебе встречается человек очень рациональный, логичный, очень медленно раскрывающийся – а N. именно такова, – продуктивнее всего обратиться к каким-то иррациональным способам изучения человека. Например, к рисованию. Как бы человек ни контролировал себя, во время рисования всегда всплывает информации больше, чем он может себе представить. Здесь контролировать себя невозможно.