Андрей Демьяненко - Самое правильное решение (сборник)

– А я могу трансформироваться, – возразил трансформер, – и сражаться. Что будет с твоим мегаполисом если на него нападут инопланетяне?

– Много радости в войне! – оскалилась обезьянка.

– Радость не в разрушении, радость в созидании, – сказал конструктор. – Я состою из сотен непонятных штучек, но из штучек можно построить и трактор, и дом, и космический корабль.

– Радость в самопожертвовании, – сказала хлопушка и взорвалась.

Игрушки подпрыгнули на полках, некоторые попадали.

– И где радость? – спросил медведь, поглаживая шерсть на пузе. – По-моему никакой.

– Радость она во взаимодействии, в движении, – обезьянка потрогала елочную игрушку. – Правда, шарик?

Шарик закружился.

– Он когда просто висит – он скучный, а когда движется – веселее! – обезьянка еще раз крутанула шарик.

Он соскочил с ветки, упал и разбился.

– Угу, – засмеялся трансформер, – мне нравится такое движение.

– Мне кажется, – заговорила Барби, – она все это время примеряла наряды и прихорашивалась. —Чем дороже игрушка, тем больше она приносит радости. Я вот одна из самых дорогих.

– Правильно, – воскликнул Кен и пририсовал себе на ценнике ноль, потом второй. – Сейчас я всех сделаю приносящими радость.

И Кен пошел на всех ценниках дописывать цифры.

– А мне кажется, что такие худышки, как ты вообще не могут приносить радости, – заметил габаритный пупс. – Я хоть и стою недорого, но выгляжу внушительнее.

– В тебе пустоты больше, – фыркнула Барби. – И аксессуаров нет.

– Не спорьте, – зашуршала ветками елочка, – в этом точно нет радости.

– Как нет? – возразила Барби. – Поорешь, поскандалишь и вроде легче.

– Это от худобы тебе хочется скандалить, – улыбнулся пупс.

– Я думаю, что люди не настоящие, поддельные. По-моему так, – заключил мишка.

– Поддельные! – перепрыгнула обезьянка к себе на полку.

– Почему это? – остановился Кен, он уже всем приписал по несколько нулей. – Им тоже ноликов не хватает?

– Поддельные, потому что радости в них нет, – сказал медведь.

В двери заворочался ключ – вернулась Таня. Игрушки замерли. Таня прошла за кассу, взяла мишку, крепко-крепко обняла, и, уткнувшись лицом в его пушистую голову, заплакала.

– Он не пришел, – шептала она. – Обещал прийти и не пришел.

Слёзы стекали по румяным от мороза щекам и падали на белую шерстку. Одна из слез попала на пластмассовый глаз мишки. На мгновенье показалось, что белая пуговица с небесным зерном живая, что это именно она выдавила слезу.

– Не плачь, – попросила Таня мишку и вытерла слезинку. – Он, наверное, на работе замотался. Он обязательно придет. Скоро-скоро! Еще до Нового года.

И Таня улыбнулась.

Когда мир трещит по швам, как старо-маленькие брюки на толстой жопе, когда отовсюду приходят вести о смерти или просто плохие вести, когда отворачиваются близкие, отталкивают любимые – ты спускаешься под землю.

В метро.

На Старой Деревне.

За плечами рюкзак, нагруженный хламом, и даже не придумать, что там есть ценного, дорогого. Просто вещи. Пропади этот рюкзак, вряд ли вспомнишь, что там было.

Слезятся глаза после бессонной ночи, поёт живот, болит нога, желудок и голова…

Что за дикий набор!?

На переходе, где-то в лабиринтах подземки подходит мужик.

Он вроде опрятно одет, над длиной (приблизительно, как у тебя) седой щетиной потерянные глаза.

У мужика неровная прыгающая походка. Его пошатывает. Но скорее не как пьяного, а как вдетого, – с некоторой нервозностью…

Он подскакивает и спрашивает: «Ты ничего не боишься?!»

И ты отвечаешь: «Ничего не боюсь!»

Он сжимает кулаки.

Несколько раз.

Сжал-разжал-сжал.

Ты ждешь, когда в его руке появится нож.

Он выбрасывает руку вперёд, большой палец оттопырен.

«Сломай мне палец! – восклицает он.

Глаза его всверливаютя в твой череп.

Знакомься! Теперь это твой Ангел.

Именно когда пытаешься сосредоточиться, раздаётся звонок. Кирилл даже сосредоточиться не успел, только взял ручку. Звонок был в дверь. С сожалением, отложив пишущий цилиндрик и отогнав мысль «не открывать!», он не любил не открывать, Кирилл распахнул дверь. Первое, что он увидел – широчайшую улыбку. Улыбка почти скрывала лицо Валеры, тело пряталось за холстами.

Валера без приветствия бесцеремонно отодвинул друга и стал расставлять картины в коридоре. Он сновал муравьём и втаскивал с лестницы всё новые и новые холсты.