Михаил Поляков - Грудинин

В который раз перебирая в уме, анализируя воспоминания, начинал он с одного случая. Этот случай, который он относил тогда к разряду тех мимолётных происшествий, что забываются через день или два, не только не исчез из памяти, но словно бы стал центром воспоминаний, некой опорной точкой, скрепляющей последующие события, приведшие его за решётку, вокруг себя. И что-то совсем не забавное, не весёлое, а жёлто-унылое, отчаянное и грозящее виделось ему теперь в нём. Это воспоминание истомило его, выело ему душу, до нитей истрепало нервы, и он не мог больше держать его в себе, думать о нём. Но страшнее было – не думать.

Он часто после удивлялся, что не помнит конкретного числа, когда произошла эта история, хотя сама она с чрезвычайной, звенящей резкостью отпечаталась в его памяти. Помнил он разве, что был конец сентября, и был вечер одного из тех душных осенних дней, когда солнце светит с такой отчаянной силой, словно не желает упускать ни мгновения из того времени, когда оно ещё способно раскалять воздух и жечь землю. Он, надушенный чем-то приятным, какой-то новой туалетной водой (сейчас, в камере, ему особенно приятно было вспомнить и по слогам произнести её французское название), в золотых часах, выставленных из-под белого рукава итальянской рубахи, в расстёгнутом пиджаке и замшевых туфлях, вышел из дома. Задачи в этот день были две – заехать в налоговую инспекцию и уладить формальности с отчётом за последний год, и – собрать квартплату с жильцов. Последнее, хотя это и хлопотно было, он всегда делал сам, не поручая помощнику.

Налоговую, где дела было немного, он отложил на потом. Теперь же, устроившись в приятно холодящем спину кожаном кресле автомобиля, нажал на кнопку запуска двигателя, и поехал за квартирной платой. Квартир было четыре квартиры. Две – в Москве – на улице Льва Толстого и на проспекте Мира, и остальные две – в подмосковных городах Химки и Мытищи. Московские квартиры, приносившие основной доход, были чистые и спокойные. Их жильцы, платившие по шестьдесят тысяч в месяц, сменялись часто, но все были – солидные обеспеченные люди, с которыми никогда не возникало проблем. Совсем иначе дело обстояло с остальными двумя – дешёвыми квартирами. Их наниматели ругались друг с другом и соседями, шумели по ночам, портили мебель, заливали нижние этажи. Главное же – задерживали квартплату. В одну из этих квартир, мытищинскую, и направлялся Грудинин. Туда он ехал с особым удовольствием – сегодня кончался один срок, назначенный месяц назад… Вспоминая о том, что предстоит в связи с этим, он не мог удержаться от улыбки, которая как судорога время от времени дёргала его тонкие, не привыкшие улыбаться губы.

Доехав до места назначения, он поставил машину во дворе, возле изрисованной подростками стены. Затем направился к ближайшей палатке и купил там бутылку вина – первого, что заметил на витрине. Не касаясь обожжённых перил, поднялся, перешагивая через две ступени, на третий этаж и надавил кнопку звонка возле первой на площадке двери, обитой кое-где ободранным и залатанным заплатами другого цвета дерматином. За дверью сухо зашаркали шаги и простуженный старушечий голос спросил: – Кто там?

– Хозяин. Открывайте! – сказал Грудинин нарочито строгим голосом.

Дверь дёрнулась, заскрипела, несколько раз тренькнула торопливо и неловко снимаемая цепочка, и на порог вышла низенькая старуха в своём коричневом платье, с выцветшим платком, накинутом на, видимо, зябнувшие, как-то вовнутрь вогнутые плечи, похожая на большого жука.

– А, Алексей Андреевич, – сказала она, вытягиваясь возле косяка и пропуская гостя мимо себя. – Сюда, сюда, – показала она дорогу в кухню.

– А где?.. – спросил он, идя за старухой.

– Она сейчас придёт, – сказала та, с намёка поняв вопрос. – В магазин, за печеньем пошла. А вы пока проходите на кухню, чаем, чайком вас напою.

– Ну что, новых потопов-то не было? – спросил он, усаживаясь на скрипнувший, как, видимо, всё скрипело в этом доме, стул, и хозяйским взглядом окидывая кухню, особенно верхний угол у окна, где были вылинявшие и отставшие после недавней аварии обои. – Коммунальщики-то тогда до соседей доехали?

– Ох, слава Богу, доехали, доехали. – ответила старуха, доставая с полки чай в металлической банке и две старые, с синими узорами, чашки. – Дверь ломали, а то бы они и нас залили, и Феоктистовых. А у тех-то недавно ремонт был. Вчетвером сантехники воду откачивали.

– Ну, понятно. А сами-то вы как? Как здоровье ваше?