Елена Потехина - Волжские побывальщины

Гляжу я на ихнего пса и сумление меня берет. Уж больно хил. Не мог меня энтот пес через весь двор пропереть. Я – женщина тельная, крепкая. (При этих словах тетка Дарья недвусмысленно погладила руками свои круглые бока.)

Пошли мы с Манькиным Ткрасом к моему дому. Я ему на следы кажу:

– Смотри, смотри. Вот он со двора вышел. Вот и кровь на снегу.

Присел Тарас на корточки, в затылке почесал, а потом и говорит мне ентаким загадошным голосом:

– Эвона что… Знаешь, Дарья? А ведь следы-то волчьи…

У меня от энтих слов внутри все захолонуло. Особливо, как вспомню, что я энтово волка за хвост таскала, так до сих пор лоб чешется.

А то было дело почише. Уж, что я – баба озорна, а и то струхнула.

Зима тогда тепла была. Подморозит, распустит, опять подберет, снова распустит. Пропивали мы Манькину племянницу. Уж я и плясала! А плясать я страсть как люблю. И гармонист, что огонь, так и зажигат, так и поднариват. Ну, время заполночь. Все путны гости разошлиса. И мне пора честь знать. Подалася я к дому. Иду, снежком прикусываю, да приплясываю. А гармонь в голове так и играт. Жар во мне да кураж. Я тулуп распахнула… Хошь босиком по снегу-то итить.

Вышла я в поле. Гляжу, а впереди меня еще какой-то гуляльщик справляется. Да плохо энтак идет. Все больше на четвереньках. Ну, в голове у меня одна гармонь. Догоню думаю попутчика, пособлю ему приямо-то итить.

Тут луна вышла. Светло, что днем. Я пошибче пошла. И только хотела окликнуть:

– Погодь мол, мил человек! Я те пособлю прямо-то итить, с Божьей помощью!

Как вдруг, будто кто мне по башке «хрясь». И умолкла гармонь-то. Словно очнулася я. Гляжу – гдей-то я?

Поле… Луна светит. Что-то впереди чернеет. И на снегу передо мною – следы. Все пять пальчиков видать. Неровно это «что-то» – гуляльщик со свадьбы справляется, токмо босый. Жарко ему, как и мне, вот он обувку-то и скинул. И тут это «что-то» стало во весь рост… И вижу я, что не человек это вовсе, а медведь.

Вот уж тут я испужалась. Кажись вжисть у меня такого страху не бывало. И до того мне враз холодно стало, что зубы застучали.

Как я назад бегла, не помню. Деревню на ноги подняла:

– Шатун, мол, объявился!

Мужики медведя у пасеки завалили. В деревню на санях привезли. Ох, и велик был! Ох и страшён!

А я-то. Ну и дурна баба!

Кажно лето, как приспевала пора малине, сбиралиса к Дарье товарки ейныя на пироги с малиною. Ну, Дарьины пироги справные. И печь ейная с секретом. К Дарье на ейную печь поглядеть даже мастера из самого Нижнего приезжали. Печь ейную всю, как она есть зафотографировали. Обмерили и описали.

За пирогами, да за чаем Дарья-то и разохотилась:

– А вы пирог-то с малиной ешьте, ешьте! Ее нынче у болота – страсть. Эта малина у меня особа, памятна. У меня по энтой малине долго памятка будет. Во – на щеке след. Что? Хорош? А это все – дурь моя. В лесу живу, а ума не наживу.

Брала я эту малину на гарях перед топью. Крупна малина, сладка. И травы круг не много. Вдруг, слышу, шипит ктой-то. Ну, думаю, не иначе – змейку потревожила. Они, быват, в самой куст малиновой заберутся. Тоже, поди, ягодку сосут.

Ан, нет, не похоже на змейку-то. Огляделася… Фу-ты, ну-ты! Медвежонок! Высунул язычок и шипит на меня, ровно змейка. И этакой ладной, да малюхотной. Ну – игрушка плюшева. Я медвежонка в полушалок завернула, к себе прижала, словно робеночка. А он робеет. Сердечко-то – тук-тук, ровно у зайца. А я начала его тискать, да приговаривать:

– Эвона, красотенок мой лопоухонькой! Пойдешь ко мне жить?

А этот «красотенок» как жвахнет меня лапой по щеке, будто пчелка сжалила. Я по щеке рукой провела. Гляжу – кровь. И тут мне будто кто со стороны-то и говорит:

– А ведь медведица-то рядом ходит!

Сняла я тут быстренько с медвежонка свой полушалок, посадила его на пенек. А сама – деру! Бегу, да ругаю себя:

– У, стара холера! Надумала с кем в игрушки играть, в дочки – матери!

А щеку меня научили куриным пометом смазать. Говорят, быстрее заживет. Но я так и не мазала. А, ну их. И так заживет. Где мне помету-то етого взять? Нету курей-то у мя. Хотела обзавестися, да видно не к рукам.