Андрей Шилов - Сестры Карамазовы

Made in USA. 02.02.77.

…или не взорвется?

Тит с силой пнул ее ногой. Та не поддавалась. Тит ударил еще… Когда-то, во вторую мировую, Титу приходилось видеть такие дуры, только поменьше да попроще. Тит быстренько прикинул, что если бомба была произведена в 77-ом, то вторая дата означает срок годности, который истек в декабре позапрошлого года.

Хоть американская бомба – не краковская колбаса, срок годности – дело серьезное, и если уж еще не рванула, то вовсе не потому, что протухла. Тогда в чем же дело?

Такое случается, думал Тит. Редко, но случается. Он уселся верхом на бомбу, снова закурил. А когда папироса потухла, поднялся, расстегнул ширинку и обдал бомбу мощной струей… И пошел спать, оставив на утро решение всех возникших вопросов.

Лишь только первые солнечные лучи, теплые и ласковые, заглянули в заспанные глаза Тита, он уже твердо знал, как ему обойтись с неожиданным трофеем. Но прежде он должен был разыскать невесть куда пропавшего Хераську – одному не справиться!

Соседский огород безмолвствовал, будто все семейство вымерло.

Тит громко постучал в окошко. В глубине хаты послышалась недовольная возня, чуть позже из форточки высунулась взъерошенная головаХераськиной бабки, как две капли воды похожей на спившуюся Мадлен Олбрайт. Олбрайт поморщилась.

– Да нету его, Тит. Напился вчерась до чертиков, блукает где-то, чтоб его пескарь забодал!

Хлоп. Форточка закрылась. Тит вышел со двора и побрел в сторону забегаловки – уж там-то точно подскажут, где искать. Напротив дома участкового прихватило сердце – Тит присел на скамейку, прислушиваясь к небесному гулу, да так и просидел с час.

Ендовище потихоньку оживало. Вот уже бабы коров к Ведуге повели, вот затарахтел где-то мотоцикл, вот пропылил мимо первый автобус. Титу даже показалось, что в его окне он разглядел румяную физиономию Кончитты, похорошевшей и потолстевшей одновременно.

Мишка унд Гришка, близнецы-братья, открыли бар, тут же скрывшись за массивными бронированными дверьми с желтой надписью: «Вошел с кошельком – вышел под хмельком!»

Мальчишки…

Тит ловко ухватил за рукав рыжего пацана с модным рюкзачком за спиной.

– Погоди. Что кричите-то?

– Ты че, дед, глухой?! Хераська ночью утоп. Напился на лодочном и утоп.

Тит отпустил рыжеволосого, разочарованно глядя, как тот догоняет своих. Он пошарил в карманах и, обнаружив в залежах махорки засаленную десятку, решил помянуть покойного друга. У вывески остановился, перевел дух.

Движение на улице усилилось, людской поток забурлил, зажурчал; жизнь продолжалась, но уже без Хераськи.

Окинул Тит взглядом родную округу, и не узнал свое село: с одной стороны – хляби земные разверзлись и вонь до небес, где лишь облака да самолеты, с другой – тишь, гладь, дворцы из красного кирпича. И нет благодати Божьей ни на той стороне, ни на этой.

Или есть?

Екнуло что-то в груди Титовой, ох как екнуло. Так, что захотелось ему убежать в чистое поле, броситься на землю, уткнуться в травунекошенную и захлебнуться в горячих слезах. Но дряхлые ноги волочили его к сверкающему стеклом заморским прилавку, а выплаканные давным-давно слезы все до капельки остались у заветной могилки с зеленым облупившемся памятником железным, с которого уже двадцать первый год смотрели на Тита нежные и молодые глаза его Дашеньки.

– Водки!

Ему налили. Он выпил. Сзади громко хлопнула входная дверь. Тит обернулся нехотя.

К прилавку, пошатываясь, шел изрядно помятый Хераська, собственной персоной, с ужасным кровоподтеком

на правой щеке.

– Ты ж утоп, – угрюмо сказал Тит, недоверчиво разглядывая Хераськин фингал.

– Не-а, – протянул Хераська. – Утоп не я, а Кузя. Правда, поначалу спасатели меня опознали. А я пьяный на элеваторе дрых. А утоп Кузя, ветеринар. Не я! Недоразумение.

– Сам ты недоразумение, – Тит икнул. – А ко мне вот бомба в огород залетела…

– Врешь!? – Хераська бесновато завращал зрачками. – Врешь, поди?

– Чего мне врать-то? Хотел было тебя кликнуть, чтоб подсобил, а ты утоп.

– Утоп не я, Кузя.

– Знаю уже. Скажи лучше, как это тебя угораздило, – Тит указал на щеку, Хераська тут же поморщился. То ли от боли, то ли от неприятных воспоминаний.

– Не помню, – честно солгал он. Накануне его крепко отдубасили пятеро дачников за то, что тот обблевал привязанного к «Москвичу» пуделя. Так, слово за слово, они добрели до Титова огорода, а после беглого осмотра места происшествия Тит отправил Хераськуотсыпаться к себе на веранду. А сам принялся за дело.