Кирилл Романов - S

Через звон вилок и ножей, звонков и разговоров по телефону, и чей-то обязательный для таких заведений отвратительный смех, до Лекса донеслось пищание телефона из сумки.

Тото одернул глаза на звук, но сразу опустил снова.

Сейчас, тяжелым, сумрачным, сырым утром воскресения, уставившись в окно, Лекс отчетливо помнил лицо брата, прочитавшего вслед за ним сообщение в телефоне. Как будто где-то подернулся нетерпеливый занавес между вторым и третьим звонком.

Резкий сигнал клаксона автомобиля сзади передал всю полноту негодования своего владельца и обозначил свободу перемещения вперед. Лекс зажмурил глаза со всех сил и тут же открыл, где-то писали, что так полезно. Через серую, размытую по лобовому стеклу, кашу он тронулся в сторону аэропорта, как и обещал Альберту в ответе на то самое сообщение.

Альберт всегда писал очень практично, как в советских телеграммах, где приходилось экономить символы, никогда не использовал эпитетов и лишних слов. Он обязательно учитывал все возможные дополнительные вопросы сразу, поэтому у Лекса не было возможности выбирать сценарий. Петербург добавил ко всему своих декораций и эффектов, обеспечил всем проснувшимся в это дивное, наполненное холодной водяной агрессией утро, чрезвычайно нестабильное настроение.

«Воск10ам. Пулк. Если никто не встретит, поеду к тебе»

Ко всему прочему в квартире Лекс оставил несколько укутанных, спасаясь от озноба, в одеяло людей. Волосы их были взлохмачены постоянными ерзаниями по тесным спальным местам от сбивающих дыхание пост алкогольных снов. Привыкшие просыпаться на работу ранним утром за прошедшие пять-шесть дней, в воскресное они обычно только укладывались спать. Цикл повторялся, невзирая на погодные условия и места обитания. «Лагерь» разбивался по факту наступления утра в том же месте, где оно догнало уставших беглецов, стартовавших с последним звонком своих офисных фабрик в долгожданный трип. Бегали все по-разному – марафонцы, спринтеры, с ролью и регламентом обычно определялись заранее. В путешествии каждый держал свою роль, выполнял свою отдельную функцию необходимую для поддержания целостности собравшейся группы. Лексу выпало в этот раз устроить у себя постоялый двор, а в последствии и реабилитационный центр для растративших силы путников.

Бежали. Так стремились куда-то бежать.

Альберт не таскал с собой саквояжей и тем более зонта. Его голова намокла, но не испортила простейшую композицию из миллиметровых волос на бритой поверхности. Лекс описал ему предполагаемое положение вещей и людей на данный момент в двух словах. Альберт слушал, уставившись на атакующие стекло капли, как принимающий отчет директор с напыщенным чувством отсутствия заинтересованности.

Лексу в моменты приступов негодования иногда удавалось задаться вопросом, откуда вообще в их с Тото жизни взялся Альберт. В самой обыкновенной одежде, с набором стандартных вредных привычек, он напоминал им среднее арифметическое от всех мужчин Земли в районе тридцати. Пропадая и появляясь неожиданно, его присутствие всегда определяло все значимые для братьев даты последних нескольких лет. На свадьбе Тото и Ясэ Альберт после долгих уговоров вышел сказать тост. Гостям с полувековой личной историей понадобилось пропустить по паре рюмок, прежде чем восторженный плач окончательно стих. Дни рождения, годовщины, ужин в четверг, поход в кино по средам, пробежка во вторник – казалось, что Альберт теперь всегда рядом, что стоит набрать его номер, как мелодия звонка тут же заиграет.

На отвлеченное замечание Лекса об «убегающих» Альберт вдруг откликнулся резким подергиванием головы:

– Здесь так много ресторанов и баров, – заметил он, проводя рукой по мокрому стеклу. – Много людей. Бегут, как ты выразился, в основном группами.

– Почему? – вдруг спросил Лекс.

– Потому что неизвестно куда. Страшно. Все видят только откуда. Как будто бегут спиной вперед. Но спиной вперед нельзя. Собираются в пары хотя бы – одному жутковато…

В голосе Альберта была какая-то неизвестная никому до этого колкость. Лекс почувствовал себя уставшим водителем такси, который тщетно пытался заговорить с вынужденным пассажиром.

На площади уже успела образоваться пробка. Дождь обтягивал прозрачной пленкой гранит вокруг памятника высеченному из тела планеты вождю.

– Смотри, – Альберт все громче продолжал – видишь, на скамейке сидит бабушка под цветным зонтом? Она уже свое отбежала. Выдохлась пару десятков лет назад. Каким-то образом поняла где-то внутри, что не добежит, что не знает уже, куда и зачем. И остановилась. Ее глаза начали тускнеть, и вскоре они затянутся мутной пленкой. Мозг «вращает» мир все медленнее. Это естественная реакция организма на страх.