Юрий Косарев - Земной рай. трилогия

– Меня зовут Габриэль – представился он – - но можно звать меня просто – Габи, я к этому уже привык.

Уже поздно, в полной темноте друзья-инженеры забрались на верхние койки и уснули. Соседей по вагончику не видели. Позже им пришлось познакомиться. Один из них был еще молодой, лет тридцать. Жуликоватый и угрюмый, говорил мало и не охотно. Друзья так и не узнали как его зовут. Второй, тот который спал под Николаем, как-то рассказал, что он тоже Москвич, но уже давно в Москве не был. Мама его умерла, а он в свои тридцать девять лет, больше половины жизни провел в тюрьме. Пять или семь ходок, он и сам сбился со счета. Он улыбаясь рассказывал.

– После второй или третьей отсидки погулял на свободе несколько дней. Не удержался и гробанул магазинчик.

Виделись Жорес и Николай со своими соседями очень редко. Уходили из вагончика около шести утра, а приходили затемно. Соседи утром еще спали, вечером уже спали. Сосед-Москвич трезвым бывал редко. Частенько его как мешок заволакивали в вагончик и клали на койку, потому и поместили снизу. В дни просветления с инженерами Москвичами вел себя вполне прилично. Шабашники договорились, подъем в пять, пол шестого, завтрак в шесть – - первое, второе третье. В середине дня обед, вечером в десять ужин. На утро все собрались на первый и последний развод. Подъехал бортовой газик, погрузились и поехали. Куда? Зачем? Не известно. Николай вспомнил, что как-то в армии, роту подняли по тревоге, объявили оружие не брать, посадили в машины. Куда везут, зачем, никто не знает. Потом послышались свистки локомотивов, стук на стыках рельсов – - поняли. На станцию – вагоны разгружать. Так и сейчас, посадили четырнадцать Гавриков и повезли. Оказывается и здесь есть дороги. Без покрытия, ухаба на ухабе, но видно, что по ним ходит техника.

Машина остановилась на площади. Два футбольных поля в длину и столько же в ширину, сплошь завалено стволами, или как их звали – - хлыстами вековых деревьев хвойных пород. Задача шабашников оказалась весьма проста. Резать хлысты по рубль двадцать, то есть по метр двадцать сантиметров и складывать в штабель. Расценки по ЕНИРу – единой норме и расценкам. Была названа эта единая норма на один кубометр, но это мало что значило. Сколько можно сделать кубов в день никто не знал. Как позже оказалось, зря платить не собирались.

– Еще мой дед говорил – сказал Жорес.

– С трудов праведных, не наживешь палат каменных.

С машины сгрузили пять бензопил Урал, три канистры с бензином и машина ушла. Леспромхоз обеспечивал древесиной спичечный комбинат – вот для него, на нижнем складе, как именовалась поляна шабашников, изготовили чурки по рубль двадцать. Кроме этого заготавливалась древесина для других предприятий и в леспромхозе было несколько бригад на лесоповале. Народ, в основном, был бывалый, много бывших зеков, севших переселенцев из разных частей союза. Жорес попробовал таскать бензопилу.

– Легкая, можно работать.

Николай возразил.

– Да, один раз, пол часа таскать на пузе двенадцать килограмм – не тяжело. А если с семи утра до десяти вечера?

Десять дней шабашники-Москвичи резали хлысты и складывали их в штабель. Попадались такие рубль двадцать, которые отрезать не просто, а поднять так и вовсе нельзя. Представьте себе. Восемьдесят сантиметров у комля и длиной метр двадцать – да эта чурка весила много больше, чем сто килограмм. Николаю приходилось таскать на плечах деревянные железнодорожные шпалы. Но за шпалу можно ухватиться, а за эту чурку, ну ни как. Хорошо еще, что таких было не так уж и много. Большинство чурок были конечно тоньше. Шабашники иногда менялись местами. Резчики начинали складывать, а укладчики резать. Но и то и другое – весьма тяжелое занятие. К концу десятого дня шабашники, не все привыкшие к тяжелому труду, стали сдавать. Измождены были до крайности. Николай признался Жоресу.

– Я устал друг, сильно устал. Не успеваю восстанавливаться. Ты то как?

– Тяжело, я тоже на пределе.

Подготовленные и физически и морально друзья понимали, еще двадцать пять дней такого напряжения не выдержать. Другие члены бригады были еще более утомлены и кое – кто сник совсем.

Позвали Габи.

– Габи, ты командир, видишь люди уморились до нельзя.

Габриэль и сам выглядел жалко, осунулся, и заметно похудел. Морально он был в еще худшем положении. У наших инженеров это была уже пятая шабашка и они знали на что идут, а Гади, было видно, растерян и подавлен.

– Слабак – про себя подумал Николай, но вслух никому ничего не сказал. Но среди всех в бригаде был человек, который проходил лесоповал и раньше. Он предложил всем посидеть.