Ирина Васильевна стянула створки окна до конца, туго опустила шпингалет в закрашенное гнездо, повернула его в сторону, прислушалась и посмотрела на часы – это приближался скорый.
Пора домой. Она вышла в коридор и крикнула Клавдию, остававшуюся на ночь, чтобы предупредить, что уходит.
Старый дом потрескивал в любую погоду. Похоже, это про него сказано: ломит старые кости. Зимой в растрескавшиеся брёвна набивался снег, таял даже в крепкий мороз на прямом солнышке, вода внутри щелей застывала по ночам от лютой стужи, и лёд распирал стенки, в теснину которых попадал. Высушенные годами брёвна откликались и звук разносился по всему дому… Летом дом тоже трещал не хуже – то чуть проседал на фундаменте с одной стороны и кряхтел, как старик, опускавшийся на стул, то усыхал долго и неравномерно после весенних затяжных дождей… Да мало ли отчего кряхтит и охает всё на свете старое и солидно поношенное?
Но был в этом доме, а попросту сказать, старой двухэтажной избе, особый дух, состоявший из давних запахов, теплоты самих стен, набравших за долгие годы и слёз ребячьих, и смеха, пропитанных надеждами, горечью огорчений и радостью ночных снов.
Когда-то строил это жилище богатый купец для своей семьи. С большими гостиными, буфетными, бильярдными, спальнями и библиотекой, гостевыми и комнатами для прислуги. А подвалы приспособлены были и для винного погреба, и для кладовых.
Когда перевернули большевики жизнь в столицах, новое долго ещё катилось за Уральские горы да, наконец, и тут разлилось бездумным безобразием вольницы и беззакония. Купец, конечно, сбежал, прихватив лишь то, что меньше весило и больше стоило: золотишко да камешки – он ещё надеялся вернуться, видно, да не вышло.
Дом разграбили дочиста! Даже сукно с бильярдных столов пообдирали… Хорошо, что ещё красного петуха от дури не подпустили. Постоял он пустым недолго. Новая власть отдала его сразу под приют для беспризорников, а потом так и вышло по этой линии служить дому: недолго интернатом для ребят, вышедших из исправительной колонии, а потом уж детским домом… Большие комнаты перегородили – спален понаделали, на втором этаже решётки железные снаружи оставили, чтоб ребята не вывалились ненароком, а на первом поснимали, обои переклеили, да новую грубую мебель завезли. Но неведомо как сохранился уют и жилой дух в этих стенах. И хорошо тут дышалось.
Может, ещё и невольная заслуга власти была в том, что назначали сюда начальствовать не комиссаров партийных в кожанках, а жителей местных. Сперва учительницу из села близлежащего, потом подряд несколько молодых, да видно, случайных людей – они не удержались. А следом, после войны – Волоскову, мать Ирины Васильевны. И проработала она тут до своей смерти. Умерла ещё совсем нестарой женщиной.
От неё остались в наследство степенность и основательность заведённых порядков, да дочь, которая похожа стала на родительницу всем: и лицом, и мыслями, и повадкой.
Каким образом возникают и распространяются слухи, даже в самом маленьком и незавидном скоплении людей, никто не знает. Любая солидная разведка заплатила бы большие деньги за толковое исследование по этому вопросу. Но весь мир обходится только предположениями.
Зинка остановила Пашку в коридоре у спальни. Она была старше на полгода и характером – не чета своему другу-тихоне.
– Паш, – поманила она его. – Тебя что, забирают? Только не ври, что не знаешь!
– Я, правда, не знаю, – испуганно пролепетал Пашка.
– Вот видишь! – укорила Зинка. Пашка удивлённо смотрел на неё, он не знал, что должен увидеть. – А пойдёшь? – Зинка пристально смотрела на него.
– Разве нас спрашивают? – тихо удивился Пашка, но Зинку это не устраивало, она должна была выяснить всё до конца.
– А хочешь? – начальственным тоном спросила она.
– Не знаю, – опять вяло отозвался Пашка и попытался уйти, но она снова остановила его.
– Погоди! – теперь она держала мальчишку за рукав лёгкой клетчатой рубашки. – Тебе можно! – и, не дожидаясь вопроса, объяснила: – У тебя мамки нету! Тебе можно!..
– Разве так бывает? – удивился Пашка. – Чтоб без мамки?
– Бывает! – совершенно уверенно подтвердила Зинка. – Меня когда прошлый раз Поликсена Михална забирала на субботу, сама у неё по телеку видела, как дяденька объяснял, что теперь можно родить ребёнка без мамки, и никаких!
Пашка изумлённо смотрел на неё и ничего не говорил. Он привык верить Зинке. Она всё знала, но это как-то совсем не похоже было на правду.
Читать дальше