Павел Тетерин - Ракета без туалета

Наша история была банальной. У нас была хорошая семья. Мы… просто любили друг друга. Это не была история любви, достойной поэмы или романтической новеллы, не что-то с бурей страстей и эмоций… Просто чувства двух хорошо подходящих друг другу людей. С маленькими радостями, теплыми моментами – всё, как у обычный нормальной пары. Мы ссорились, мирились… иногда ревновали, не очень сильно… а потом просто молча работали бок о бок в нашей квартире, например. Думая каждый о своих делах, не мешая друг другу, а потом за вечерней чашкой чая обсуждали произошедшее за день. Делали друг другу подарки.

Такие, например, как комплект Подключённого на мой прошлый день рождения. Она правда хотела сделать мне приятно и помочь в работе. На какое то время так и получилось…

А потом ты оказываешься лицом к лицу с человеком, которого, как только что выяснилось, ты совсем не знал. Вы сидите в комнате, друг напротив друга, и молчите, стараясь спрятать глаза. Говорить не хочется – слова теперь ничто – так, опавшие листья, плавающие на поверхности протухшего пруда, кишащего зубастыми гадами в своих зловонных недрах. После того, как ты заглянул этим гадам в глаза, почувствовал на своей коже их липкие лапы – думать о красоте плавающих сверху листьев серьёзно нет никакой возможности. И уже неважно – смотрите ли вы друг на друга сквозь живую, постоянно меняющуюся сетку инфоводов Интерфейса. Или просто смотрите, тем, старым зрением. Потом это уже не имеет никакого значения. Ты уже узнал о человеке слишком много, разом превысив лимит максимально допустимой информации. Количество правды, несовместимое с совместной жизнью – такой присказкой некоторые характеризовали то, что тогда произошло.

Нам, что самое грустное, и скрывать-то было особо нечего. У обоих – пара рабочих интрижек, ничего серьёзного. Накопленные обиды после разборок. Гигабайты немых комментариев, грубых иногда, понятное дело, какие-то мимолётные фантазии о других мужчинах и женщинах… Я холерик – и в ссорах мне не раз хотелось ударить её… и понятно, треклятое воображение рисовало это, а Система исправно сохраняла эти чёртовы образы… Но ведь я ни разу не ударил, и никогда не ударил бы! А то, что она смогла увидеть это в моей голове – ещё не значит, что я мог бы так сделать! И так почти со всем, что она смогла пролистать – но всё вместе это рождало ощущение такой грязи, такого обмана, что даже находиться рядом теперь было невыносимо тяжело. Мы расстались – молча, не задавая вопросов, стараясь не множить и без того бескрайнее море затопившей нас лжи.

Для Подключённых наступили дни одиночества. Многие тогда заканчивали жизнь самоубийством, кто-то удалял систему, отключался, кто-то – просто бросал всех близких людей и запирался в комнате, пытаясь переосмыслить всё происходящее. Пытаясь хоть как-то справиться со всей этой оцифрованной вселенной собственного подсознания. Это была ирония – люди, в головах которых был весь мир – пытались убежать и от него, и от себя, всё глубже погружаясь в пучину невиданного доселе одиночества.

Нет, мир вокруг-то не рухнул – заводы работали, варвары по прежнему ковали металл и штамповали из пластмассы необходимые нам вещи и предметы быта, производили пищу… А те, кто творил, создавал так называемый «контент», рождал какие-то идеи «из воздуха» – в самом начале стали чуть ли не подобны богам, но потом смогли испытать на себе нечто… нечто вроде ощущений салюта, может быть? Когда звучит грохот, мир расцветает сотнями красок – но в следующий момент всё превращается в пепел. Мёртвый, оседающий бесформенными хлопьями на землю в кромешной темноте.

Я, чувствуя разбежавшуюся по телу слабость, на ватных ногах пробрёл в комнату и рухнул на диван, зарывшись в разбросанные на нём подушки. За окном мелко застучал по отливам набирающий силу дождь – и я был благодарен этому звуку, старавшемуся в меру своих скромных сил хоть как-то скрасить моё уныние.

Вдруг в комнате раздалась ещё одна, совсем другая трель. Незнакомой мне птичкой жизнерадостно запиликал дверной звонок.

Точно, я ведь заказывал пиццу. Я уже и забыл об этом. Чувствуя себя двухсотлетним стариком, я нашарил на холодном полу изношенные тапочки и пошаркал к входной двери. Задав дежурный вопрос и услышав такой же дежурный ответ курьера, я снял цепочку и открыл замок.

Курьер оказался молодым пухлым парнем лет двадцати.

– Здравствуйте! – чуть запыхавшись, выпалил он с порога. – Вы простите, погода ни к чёрту! – затараторил он. – Скользко, аварии одна на другой, сами знаете, народ ездить не умеет – он виновато развел руками, словно оправдываясь за всех незадачливых водителей сразу. – С вас девятьсот двадцать рублей.