Виктор Минаков - Избранное. Рассказы и фельетоны

Обследование началось с продолжительной беседы с палатным врачом по имени Нина Петровна, спокойной немолодой женщины в чистом белом халате, лёгких комнатных тапочках и очках с круглыми стёклами в металлической белой оправе. Она простукала и промяла меня тонкими, но сильными пальцами, спускаясь от шеи к середине трусов, прослушала с помощью фонендоскопа, измерила кровяное давление, затем присела на принесённый мной стул и стала выспрашивать у меня сведения сугубо личного плана: о том, как я живу, как питаюсь, когда и как отдыхаю.

Я понимал, что такие вопросы помогают врачам докопаться до причины и характера заболевания, и потому отвечал ей охотно и достаточно откровенно. Пришлось рассказать и об одном странном случае, когда я вдруг оказался во власти непонятного мне, какого-то кошмарного состояния.

В августе прошлого года я получил кратковременный отпуск, вернее, отгулы за работу в выходные дни и почти неделю предавался безделью. Жил я один, понукать меня было некому, и основными моими занятиями были пляж, кафе-столовая и телевизор. Его-то я и считаю главным виновником начала моих неприятностей.

Одна из передач по второму каналу называлась «Умеете ли вы отдыхать?». В ней убедительно, с опорой на бесстрастные цифры и далеко не бесстрастные иллюстрации, утверждалось, что многие граждане нашей необъятной и великой страны потрясающе расточительно и неразумно распоряжаются самым ценным, что у них есть, а именно – здоровьем и временем. При этом время выводилось на первое место, называлось ведущим фактором в этом тандеме, фундаментом как для здоровья, так и для всего остального. Молодые напористые телеведущие наперебой и взахлёб вразумляли нас, зрителей, и призывали ужаснуться тому, как бессмысленно и бездарно протекает наша единственная и неповторимая жизнь. Приводилась весомость мгновения, минуты, не говоря уже о других, более крупных бесценных и безвозвратных отрезках.

Эту передачу я зачарованно просмотрел до конца и расстроился основательно. Я вынужден был признать, что отношусь к числу тех невежд, кто безоглядно транжирит столь драгоценное своё состояние. Я, конечно, имел в виду только то время, которое находилось в моем полном и непосредственном распоряжении, то есть, исключая время работы: там подход к его оценке особый, и не оно являлось причиной моих сокрушений.

Я вспоминал, как проводил свои отпуска, субботы, воскресенья, и мне становилось не по себе. Я свободно мог оказаться отрицательным персонажем этой поучительной телетрансляции. После неё я стал как-то побаиваться полагающихся мне дней отдыха и заранее начинал мучиться над вопросом: как следует поступить в этот раз, как опять не опростоволоситься, как сделать неотвратимый досуг насыщенным и полезным? Охота? Рыбалка? Посещение библиотеки? Кино? Стадион?.. Все, что ни приходило на ум, казалось слишком обыденным, чем-то не тем, что нужно мне, человеку теперь просвещённому, человеку, которому посчастливилось наконец-то прозреть, осознать глубину своего прозябания.

Следует, правда, отметить, что ведущие не относили те же, скажем, стадион или библиотеку к числу осуждаемых увлечений, а про охоту и про рыбалку прямо так и сказали, что по сведениям, дошедшим до нас из глубины далёких веков, время, проведённое на этих мероприятиях, боги даже не засчитывали в счёт отмеренной жизни.

Но мне уже хотелось чего-то большего, чего-то такого, что не только было бы оправданным в текущий момент, но и в какой-то степени восполнило бы мои прошлые промахи и упущения.

Удовлетворить, однако, мои такие запросы оказалось непросто. Чего бы я не придумывал, все мне казалось незначительным и наивным. Я ломал голову в размышлениях, путался в вариантах и их комбинациях, но ни на чем не мог окончательно остановиться. Наступали свободные дни, и все проходило так, как обычно – самотёком, о чем я в дальнейшем опять сожалел и долго терзал себя думами о новых утратах. Дело дошло до того, что нерабочий день страшил меня так, будто мне предстояла изощрённая пытка.

От этих гнетущих страданий избавил меня неожиданно человек, не связанный ни с медициной, ни с журналистикой – мой дядя, Алексей Васильевич, бывший военный лётчик истребительной авиации. Прожив трудную, полную опасностей жизнь, он относился к ней философски.

– Плюнь ты на свои заумные штучки-дрючки, – авторитетно произнёс он, выслушав мои тоскливые откровения. – Живи, как живётся, радуйся тому, что имеешь и не бери себе в голову лишнего!..