Яков Капустин - Совесть – имя собственное

О работе шагающего экскаватора он мог говорить так же свободно, как и о пении Марио Ланца или поэзии почти неизвестной тогда в СССР Анны Ахматовой.

Он выучил наизусть все либретто из книги Друскина «Сто опер» и мог болтать о музыке часами, хотя никогда не бывал в оперном театре.

К своему выходу на свободу Алик и выглядел спортивно, элегантно и уверенно.

И хотя знания его были поверхностными и дилетантскими, нужно было быть очень образованным и знающим человеком, чтобы пробиться через его уверенное нахальство.

…Он вышел на свободу и пропал.

Не писал он даже нам с Юрой, хотя мы и ждали. Но мы понимали, с какими трудностями он столкнулся. Как он собирался зарабатывать на жизнь картами и не сползти в уголовщину, было не совсем понятно.

Потом жизнь закружила меня так, что я забыл и про Алика и про многих других парней, с которыми меня сталкивала жизнь.

…Прошло почти тридцать лет.

Я стал семейным, вполне обеспеченным и уважаемым человеком к тому времени, когда нас с женой пригласили на юбилей к одному большому московскому чиновнику.

Не зная, что подарить юбиляру, я обратился за помощью к своему московскому другу актёру Георгию Мельскому.

Он по телефону договорился с известным московским антикваром Никольским, что тот нас примет и поможет.

На мой вопрос, не подсунут ли нам подделку, Жора заметил, что хозяин магазина очень интеллигентный человек с безупречной репутацией.

Когда мы подъехали к магазину, нам навстречу вышел высокий седой господин с профессорской бородкой, в бифокальных очках и с бежевым шёлковым шарфиком на шее.

Безупречные манеры и неспешная, правильно поставленная речь хозяина большого антикварного магазина говорили о его достоинстве и достатке.

Он предложил нам китайскую фарфоровую женскую статуэтку, пояснив, что знаток поймёт и оценит ценность такого подарка.

Что-то мне казалось знакомым в этом барственном антикваре, но мы торопились, и я не задумывался об этом.

Мы оплатили покупку и, пожелав всего доброго хозяину, попрощались. Уже у выхода он дал мне свою визитную карточку.

Я сунул её в карман и рассмотрел только на следующий день в номере гостиницы:

«Никольский Альберт Георгиевич

Антиквар»

На обратной стороне ручкой был нарисован силуэт гитары. И написано: «Алик».

У Ефима Борисовича Бердичевского были все основания считать себя счастливым человеком.

Из всей его большой семьи после коллективизации, голода, войны и репрессий в живых остался только он один. Такое везение Ефим Борисович считал подарком судьбы и своим еврейским счастьем.

И даже на фронте он всегда был вдали от передовой, изготавливая и ремонтируя упряжь для лошадей, потому что унаследовал от отца замечательную профессию шорника.

Она не только кормила и одевала его, но и позволяла жить одиноко, тихо и незаметно.

А с малых лет он только и слышал от близких ему людей, что еврею нужно жить тихо и незаметно. И только так можно обрести своё еврейское счастье.

Осколочное ранение навсегда лишило Ефима Борисовича возможности завести семью и иметь детей, поэтому он жил одиноко и тихо, работая шорником на Дубровском конезаводе под Полтавой.

Наверное, так и доработал бы он до пенсии, но бригада из ОБХСС вскрыла разные махинации руководства завода, которые легли в основу уголовного дела.

И, хотя Ефиму Борисовичу ничего о делах директора известно не было, его, в числе многих других, осудили на четыре года, что он считал большой удачей.

Большинство получило от десяти и выше.

По дороге в лагерь Бердичевский очень боялся попасть на работу в каменный карьер, о котором рассказывали разные ужасы.

Но, как всегда, Ефиму Борисовичу еврейское счастье и тут улыбнулось. Его определили в цех по сбиванию ящиков для фруктов и овощей.

Однако, когда он в первый день вышел на работу, то страшно запаниковал, увидев, что происходит в цеху.

Тарную дощечку к цеху подвозили на автомашине, и рабочие, разбившись на группы, устраивали настоящие сражения, чтобы заготовить сырьё на дневную норму.

И даже однорукие инвалиды, которых начальство обязало выполнять восемьдесят процентов нормы, тоже бились, буквально, насмерть за обладание нужным количеством заготовок.

Те, кто норму не выполнял, ночевали в холодном изоляторе.

Каждый день кто-нибудь падал с машины или был избит в кровь, жестокими конкурентами.