Андрей Глущук - Миллионер

Пока оказывал себе, дорогому, первую медицинскую, прибыли очередные визитеры. Медом у меня сегодня намазано, что ли? Деловитое сопение и пинки в дверь не оставляют сомнений относительно намерений новых гостей. Судя по экспансивности и напору, либо блатные, либо милиция. Была бы у меня граната, я бы, конечно, приоткрыл дверь на ширину цепочки. Я бы оставил себе чеку на память, а им, от всего сердца, подарил остальное. Я, по натуре, человек не жадный. Но гранаты у меня нет. Закидываю свою старенькую сумку с вещами на плечо и выбираюсь на балкон. Бандитский «Адидас» за ненадобностью бросаю в прихожей. План «Ложный след» уже никогда не сработает. Я найден всеми быстро и легко.

Спускаясь с балкона на балкон, я мысленно благодарю родных советских архитекторов. Как они все замечательно предусмотрели. Человеку среднего роста с достаточной физической подготовкой подниматься по балконам вверх или спускаться вниз, конечно, не так удобно как на лифте, но в случаях крайней нужды это не худший способ спасения жизни. Мне везет. Никто из соседей не выбирается на балкон покурить или подышать весенним ветерком. Объяснить столь экстравагантный способ ухода из дома, людям знающим меня два десятка лет, было бы весьма проблематично.

Я спрыгиваю со второго этажа в подтаявшие остатки сугроба и почти бегом через дворы направляюсь к ближайшей автобусной остановке.

Солнце сияет. По-весеннему красивые девчонки пролетают мимо, и им нет никакого дела до спортсмена – неудачника, выигравшего миллион баксов и путевку в триллер в качестве мишени.

Пусть на моей могиле напишут: «Здесь покоится несостоявшийся Казанова, траченный возрастом, молью и пулями». Очень романтично.

Лазанье по балконам вообще мой любимый вид спорта.

Ирка перешла в одиннадцатый. Зарплату нам, тренерам, платили понемногу и с большой неохотой. Машина оказалась настоящей палочкой-выручалочкой. Половину лета я по утрам отправлялся на калым. За день зарабатывал месячную тренерскую ставку. И каждый день завершал букетом роз.

Подъезжая к ее подъезду, уже совершенно твердо знал, дома ли она.

Вообще, вся эта история с Ириной, для меня до сих пор полная загадка. В цехе, под названием «советская школа», было сделано все, что бы на выходе с конвейера получить из меня, Сашки Луцкого нормального, старательного, строителя коммунизма, глубоко верующего в победу социализма во всем мире и неоспоримость советской науки. И я вполне соответствовал ГОСТам. Во всяком случае, до встречи с мадемуазель Коробковой я был убежден в том, что все в мире имеет научное объяснение. А то, что объяснить невозможно – бредни умалишенных или спекуляции шарлатанов. С Иркой я стал умалишенным шарлатаном.

Я чувствовал ее на расстоянии. Я мог совершенно определенно сказать: хорошо ей сейчас или плохо, далеко она или близко. Такая чертовщина. Только один раз за все время я не смог заранее определить будет она на тренировке или нет. Тогда я полдня провел в предвкушении встречи. Я был уверен, что она придет. Я ждал ее до последнего. Она появилась только на следующий день. Без спортивной формы. Мое вчерашнее разочарование вылилось в приветствие, которое трудно было назвать приятным. И зря. У Иры умер дедушка. Ребенок ревел весь прошедший вечер и пришел за поддержкой… Однако, всегда ли мы готовы разглядеть чужое горе за своими обидами? Во всяком случае – сразу?

Приезжая с цветами я уже знал: дома она или нет. Посылая цветы с ребятней из ее двора, или оставляя в ручке ее дверей, я чувствовал когда она их видела и выглянет ли из окна. Такой идиотизм на уровне пятнадцатилетнего школьника. Самое странное в этом мистическом спектакле начиналось позже. Тогда, когда мои представления о происходящем сталкивались с тем, что происходило в действительности. Я видел, как будто находился в ее комнате, как Ирина, проснувшись на следующий день, еще сонная, улыбаясь, шла к букету. Как она вдыхала тонкий аромат. Я знал с абсолютной точностью, что она думает обо мне и думает хорошо. Но, чем ярче были эти виденья, тем холоднее и резче были наши встречи. Так все продолжалось до первого сентября.

Тридцать первого августа под вечер заехал на рынок. Это сейчас цветами торгуют всюду и везде. Тогда розы – только на рынке за «хороший цена. Год стоять будет. Ну, чуть меньше год.» «Хороший цена» перед первым сентября, конечно, переходил в разряд «очень хороший». Короче я взял букет на все свои наличные. Привез домой. Обрезал, как полагается, нижние листья. Подновил срез и замочил цветы в ванне.