Сам Боев к алкоголю был равнодушен, но руководство снабдило его в дорогу «средством для протирки оборудования», намекая на то, что придётся улаживать производственные вопросы и благодарить за оказанную помощь.
И вот, ещё никакой помощи оказано не было, а прогнозы руководства сбывались, к спирту проявили интерес.
– Привёз, – неохотно сознался Родион Борисович, – но до завода я открывать канистру не стану.
– Канистру привёз? – не веря своим ушам, переспросил Сорванцов, глаза у которого засверкали, как звёзды на ночном южном небе.
– Да. Но она небольшая, всего пять литров.
– Дорогой ты мой человек. Не носи ты её на завод, послушай меня. Давай сделаем так. Отольём из канистры две литровые бутылки, с ними ты и пойдёшь к начальству. Поверь мне, этого им за глаза хватит.
Не давая Боеву подумать, Сорванцов подхватил его под руку и увлёк за собой. Жил он рядом с вокзалом и через десять минут спешной ходьбы они были уже на месте.
Дома, по-хозяйски используя воронку, Николай наполнил спиртом две литровые, словно заранее заготовленные, ёмкости и вручил их Боеву.
– А это сокровище я припрячу на улице, – пояснил хозяин, закрывая канистру с остатками, – чтобы жена не видела.
Когда дело было сделано, Боев с Сорванцовым отправился на завод. Суть командировки была проста: Родион Борисович должен был наладить расстроившееся оборудование. В случае невозможности отремонтировать приборы на месте, – оформить и подготовить их к отправке на головное предприятие.
То, на что ему отпустили три дня, он сделал за пять минут. У одной «стойки» заменил предохранитель, у другой – плату в блоке.
Если бы он был женат и хотел отдохнуть от семьи, то оставшиеся два дня мог бы провести на рыбалке, которую ему предлагало руководство филиала, осчастливленное двумя литровыми бутылками. Но Родион Борисович попросил закрыть ему командировочные документы и даже успел купить билет на завтра, на утренний поезд в Москву.
«Всё! Остаётся скоротать ночь у Николая», – думал Боев, шагая с Сорванцовым к нему на квартиру, – «и сесть на семичасовой поезд».
Мысленно он находился уже дома.
Такое настроение оставалось у Родиона Борисовича до тех пор, пока он не увидел хозяйку. Люба Сорванцова была очень красива и понравилась Боеву.
Николай, её муж, показался Родиону Борисовичу человеком хорошим, но слабохарактерным. К тому же на заводе намечалось большое сокращение, и Сорванцов был в числе тех, кого намеревались уволить, что хозяину квартиры настроения не улучшало. Видимо, поэтому до того, как войти в подъезд, Николай из горлышка выпил бутылку разведённого с водой спирта. Покурив, он ещё одну осушил прямо у входной двери.
В огромной, с длинным просторным коридором, квартире была только одна свободная комната, в которой Сорванцов проживал вместе со своей супругой. Все остальные комнаты, их в квартире было много, были опечатаны.
Николай представил Родиона Борисовича, как прикомандированного сотрудника и сел за стол. Хозяйка подала варёную картошку и квашеную капусту. Пригласила гостя к столу.
– Смотри-ка, даже клюкву в капусту для красоты насыпали, – засмеялся Сорванцов, – всё делают для того, чтобы продать.
– Клюкву добавляют не для красоты, а чтобы капуста не плесневела. Так сказать, природный антибиотик. Кислота убивает всё живое, – пояснила Люба.
– Видишь, Родя, какая жена у меня учёная. А я, помню, в школе абсциссу с абсцессом перепутал, оговорился. Так училка на мне отыгралась. Учёность свою продемонстрировала. А я нарочно хотел её позлить. Из школы, сволочи, меня исключили.
– За абсцесс? – удивился Боев.
– Почти. На самом деле я из рогатки абрикосовой косточкой чуть было директору глаз не выбил. Но через две недели восстановили. Не переживай. А ты, Люба, знай, что жена, на лице у которой ненависть, может лишить мужа аппетита.
– Других мудростей не знаешь? – строго парировала Сорванцова.
– Знаю. Желаниями, переходящими за границы здоровья, приобретаем себе болезни.
После изречения второй мудрости Николай на глазах стал слабеть. Вскоре обмяк до того, что захотел лечь спать, но был не в состоянии сам раздеться.
– И где вы только нашли такого, на свою голову, – помогая Любе раздевать и укладывать Николая, ворчал расстроенный Боев.
– На танцах, – отвечала Сорванцова. – Как сейчас помню. Зазвучала песня «Варвара жарит кур», и он ко мне подошёл, пригласил на танец. Так и познакомились.
– Песня называется: «Варвара жарит кур»?
Читать дальше