Андрей Ларионов - Книга жизни. Книга 1

– Ему становится хуже! – Пожаловалась мать, когда отец вернулся, вваливаясь из синевато-белой зимы в эту лачугу. – Это все из-за тебя! Ты пил, а я кормила ребенка, зарабатывая деньги!

Отец молчал, виновато сидел на табуретке и смотрел на то, как языки огня мелькали в печи.

Андрей задыхался от боли в груди, казалось, в ней разливался какой-то свинец. Он плакал, но от этого становилось только хуже. Потому мальчик просто молчал и тяжело дышал, погружаясь в какую-то болезненную дрему или сон. Исчезала вокруг него хижина, погруженная в тени. Он уже не видел ни отца, ни мать свою. Андрей не видел также, как плясали языки огни в печи, от которых по комнатушке разливался запах легкой гари и становилось теплее.

Мир исчезал, растворялся в смазанных сумерках и тонах, где уже блестели звезды чужих миров. Андрей Солнечный очутился в какой-то момент у фонтана, где на мраморных обрамлениях сидели большие разноцветные птицы. Это были огромные на самом деле птицы. По крайней мере, мальчику они казались просто исполинскими, что он сначала испугался их. Однако они не обращали вовсе внимания на Андрея, потому малыш просто наблюдал за тем, как вода журчит в этом фонтане. Она извергалась откуда-то издалека, покрываясь радугой и пеленой тумана, а затем падала в водоем.

Тут не было ощущений болезненных и даже смертельно опасных, какие мерещились ему в холодной лачуге, где темно-синие тени лишь бродили в комнате. Андрею тут нравилось. Он улыбался и смотрел вверх. Там же наверху были ослепительные огромные звезды. Скорее было похоже на фонари, но только свет их был ярче. И потом они двигались постоянно в погруженных в легкие сумерки небесах. Приятная синева захлестывала небосвод, фонтан и прекрасных птиц, что ворковали, иногда красиво пели и неспешно передвигались вдоль мраморных ограждений.

Дальше явилась окутанная снегами и ветрами красивая молодая женщина в белых одеждах, за которой шли двое медведей. Один из них был медвежонок, второй же была медведица. Девушка посмотрела на мальчика, что тот сразу заинтересовался удивительным персонажем в этом месте.

– Кто ты? – Поинтересовался Андрей, глядя на эту же девушку в белом.

– Я владычица северных ветров. – Улыбнулась она, и чуть дыхнула на мальчика. Он ощутил нестерпимо холодный воздух, съежился в первые мгновения, а затем расслабился, так как перестал испытывать холод от этой ледяной женщины в белом. Вокруг закружились снежинки. Тоскливо-величественная вьюга пела свою песню где-то в высоте этих удивительных небес.

Мать Андрея плакала, когда узнала, что у ее сына начались осложнения. Началось воспаление, которое вот так просто подавить нельзя было. Врачи рассказывали Галине, что ее сыну нужны уколы. И она согласилась.

А перед Андреем начали проплывать дни кошмара. Он кричал от боли, когда ему начинали делать внутривенные вливания. Свинцовая тяжесть в легких пропала, но на смену ей пришла полная тишина. Гробовое молчание воцарилось теперь в его личном мире. Он не слышал ни разговора врачей, ни голоса матери, ни окружающих звуков, что происходили с ним раньше.

– Ваш ребенок теперь не будет слышать. – Проинформировала мать Андрея медсестра.

– То есть, как не будет слышать? Ну, вы полечите же, и все пройдет у него? – Галина хотела верить в то, что все образуется.

– Нет, он совсем не будет слышать. Это не лечится… – Добила этой фразой маму Андрея девушка в белом халате.

– Вы лечили его от воспаления, а в результате я получила это?

Лицо матери исказилось в какой-то страдальческой маске. До ее сознания только начинало доходить, что ее сын уже выпал из списка слышащих людей. Он ушел в свой мир беззвучный и более простой.

Что-то изменилось в окружающем восприятие мира. Андрей не знал явных причин этому. На тот момент маленький мальчик не знал даже, какой ему предстоит пройти долгий путь назад, чтобы вернуть себе то, что было отобрано у него в холодной хижине и под больничными огнями. Довод врачебная ошибка ему был непонятен тогда.

Та же лачуга выглядела более печальной и грустной потом. Все тот же огонь плескался в кирпичных стенах своей печи. Тот же стол, тот же умывальник. Только звуков не стало. Вода больше не плескалась. Огонь больше трещал в печи. И голос матери пропал. Теперь она стала, как рыба, что беззвучно открывала рот, но ничего не произносила.