Антон Достоевский - Я могу всё. История жизни

– Эта краска брызгает мне на лицо, – сказал Шарлиев, ведя кистью по металлическому забору.

– И мне. Ну и что? Думаю, что она смывается, – отвечал Джон хохоча. – Будем с тобой как индейцы.

– Посмотри на меня. Похоже, будто ты болеешь ветрянкой и кто-то тебя зеленкой намазал.

– Ничего, я думаю, что красота не главное наше преимущество. Верно, Шарли?

– Ну не знаю. Сегодня же этот чертов поход. Там будет весь лагерь.

– Ты не хочешь туда идти? – спросил Джон, макая кисть в краску.

– Я до чертиков боюсь ночи. Ненавижу ее. А нас еще и в лес заставят идти, – рассказывал Джон.

– Не боись, парень, справимся. С нами ведь будут вожатые и защитят тебя от ночных волков.

– Волки? Там есть волки?

– Не знаю, – хохотал Тимур. – Я там не был. Но мой отец учил, если в тебя вцепится злая собака, ее нужно душить. Думаю, с волками тоже сработает.

– Ты что, супермен? – отвечал Джон. – У меня такой силы нет…

– Так почему ты ночи-то боишься?

– Ну, это долгая история…

– Мы не спешим, как видишь.

– Ну, суть в том, что однажды я был дома один. Тогда мы жили в деревенском доме.

– Уже страшно, – прошептал Шарлиев. – И туалет на улице?

– Закрой рот, – Джон посмотрел на друга выпученными глазами. – Так вот. Я сидел дома один, а родители были в гостях у друзей. Я смотрел какой-то фильм про вампиров. Но их я не боюсь, потому что знаю про кол и чеснок.

– Так. Все правильно.

– Было поздно. И я уснул на диване. Просыпаюсь от стука в дверь. Лежу в темноте в гостиной. Свет не горит, хотя я его не выключал. Я подумал, что приехали родители, и мама выключила свет. Поднимаюсь к ним в спальню на второй этаж. Можешь себе представить, там никого нет, а в окне треплется какая-то птица! Господи, я чуть в штаны тогда не наделал. Я кое-как ее прогнал обратно в окно. Была зима, и из-за этого потом было ужасно холодно. Я закрыл форточку. Стук продолжается… Что делать, думаю. Я закрылся в ванной и проспал там до утра. Меня разбудила мама и спросила, почему я спал там, а не в постели. Я не знал, что ответить. Когда я выходил из дома, то у крыльца в кустах я увидел следы от грязи, которые вели в наш сарай. Но, зайдя туда, я никого не обнаружил. С тех пор я ненавижу ночевать один. Постоянно какие-то странности происходят.

– Да. Жуткая история. Но ты не думал, что свет не мог сам выключиться? Может, пробки выбило или как-то так… Слушай я устал это делать, давай обольем краской забор и скажем, что все готово.

– Да нет, нас же опять накажут. Я докрашу, можешь прилечь вон на травку и что-нибудь мне рассказать. Покраска забора – дело творческое. Я доделаю, – сказал Джон и продолжил малевать.

– Как скажешь, – сказал Шарлиев, вырвав травинку и положив ее в рот.

– Шарли, а ты знаешь, кстати, что самая живность на траве собирается в самом сладком ее месте?

– Знаешь, иногда ты очень занудлив. Пусть там и куча микробов, но они ведь тоже мясо! – рассмеялся Шарлиев и продолжил жевать сладкий конец травинки.

Покраска шла немного медленнее, потому что Шарлиев то лежал на траве, то присоединялся к Джону, но через час с небольшим они все же закончили. Не спеша пришли в кабинет директрисы и сказали, что работу завершили. Вскоре, убедившись, что работа выполнена по совести, она отпустила ребят в номер, дав в придачу немного ее личных сушек. Придя в номер, друзья, разморенные солнцем, упали спать.

Часть 2

2005 год

– Эй, щенок, вставай, – шлепал ладонью по лицу мальчика его отец. – Ты не охренел ли тут спать, когда я дома?

Мальчик привстал на кровати, на часах было два ночи. Над ним стоял пьяный отец и бил его ладонью по щекам.

– А ну встал и пошел мыть посуду. Я сказал: пошел! – отец отправил его на кухню, отвесив пинок под зад. – Ты думаешь, мамки твоей нет, я тебя жалеть буду? Мужиком надо быть, – шел тот, шатаясь, за сыном.

От него пахло спиртом и чем-то еще. Он закурил и сел за стол на кухне. Мальчик встал и начал мыть гору двухдневной посуды, стоя босиком.

– Вот как надо время проводить, говнюк, а не спать лежать. На том свете отоспимся, сынок. Я из тебя мужика-то сделаю! – путался в словах отец, уже наливая себе новую рюмку. Я в твои годы уже шить умел, все сам делал! А тебе одиннадцать лет и вон, как сопля тонкий. Я уже баб имел, а ты и куска дерьма не стоишь.

– Мне двенадцать! – сказал обиженно сын и сразу получил по лицу старой банкой из-под пива со стола.

– Я лучше знаю, понял меня? Спиногрыз! Я для тебя деньги зарабатываю, на этом чертовом заводе Кировском, вкалываю, чтобы ты пререкался тут стоял? Неблагодарный мешок с дерьмом.