Надежда Осипова - Было весело в деревне…

Так или иначе, но только Яков Григорьевич, стремглав заплатив в совхозную кассу деньги, столь же быстро обменял квитанцию с подписанным заявлением на лошадь с уздечкой. Обе стороны с великой радостью произвели обмен, как говорится, из рук в руки. В Дураково Якову Григорьевичу завидовать не стали, но отнеслись с пониманием, что жить спокойно на пенсии без привычных многолетних мучений с проклятущей Анархией, по деревенскому мнению, ему было шибко скучно.

Глуховатая Степанида Мироновна, жена Якова Григорьевича, сразу переименовала Анархию в Холеру, и в собственный двор из дому выходила теперь существенно реже и только с молитвой. Анархия в первый же день на новом месте произвела, по выражению Степаниды Мироновны, «перетрубацию». Что означало столь странно звучащее слово и где урвала его себе Степанида Мироновна, никто не знал, но зато в Безымянном переулке все жители наглядно удостоверились, что про лошадиный норов им не наврали. Яков Григорьевич ещё и стакан чая на радостях не допил, как Анархия, начисто разметав прясло, уже паслась на Танькиных клумбах. Хозяйка съеденных астр и георгин ругаться не стала, а мирно поговорив с Анархией и ласково огладив гриву, в столь же спокойном порядке водворила её на прежнее место. Возможно, в благодарность за потраву цветов, либо за установленные добрососедские отношения, только лошадь теперь регулярно приходила удобрять опустевшие Танькины клумбы. Мулютины старухи хором ругались, Анархия устраивала смердящие водопады напротив их крыльца, навозные мухи роились над конскими лепёшками, Танька всякий раз смеялась, а дед Яша постарался извлечь из ситуации обоюдную соседскую выгоду. Так стали заготавливать они с Танькой «зимние резервы» на два двора – веники, метёлки и ягоду, все хозяйственные нужды совместно справляли теперь на Анархии.

Как-то в начале сентября Танька поехала на автобусе обудёнком в город – в парикмахерскую. С малолетства носила она русую, в руку толщиной, косу. Но после чернобыльской трагедии волосы секлись, росли плохо, и на Таньку в особо трудные времена обрушивалось желание косу остричь, да и в частуху приходилось ей слышать, что по народным приметам, если нападала на человека хворь, либо случались прочие житейские неприятности, то лучше волосы обрезать, дабы освободиться от напасти, – на кончиках волос, дескать, всё чёрное зло скапливается. И теперь она просто-напросто загорелась охотой вместо надоевшей косы сделать себе короткие кудри. К мастеру в парикмахерской она не попала, там обслуживали строго по блату – якобы по предварительной записи, зато привезла в сумке с городской привокзальной помойки мелкую полудохлую собачонку. Дома отмыла её с хозяйственным мылом в тазике, просушила банным полотенцем, а потом выцыганила у Степаниды парного молочка для новой своей квартирантки. С неделю поила собачонку с ложечки, спать укладывала на подушку рядом с собой, как малого ребёночка. Вопреки всеобщему мнению, собака вскоре одыбалась. Только оказалась такой звонкой и бесстрашной, что сначала на неё прибегали дивоваться ребятишки с соседних улиц. Костя за мягкую шерстку прозвал собачку Вельветкой.

Постепенно Вельветку, кроме малых ребят, стала бояться вся живность в округе. Не только коты, но и взрослые мужики старались теперь Безымянный переулок обходить стороной. Даже Анархия, опасаясь мулютинской Вельветки, Танькины клумбы унавоживать перестала, и обильно удобренная земля принялась прытко прорастать лопухами.

Вскоре прибился к дому Мулютиных ещё один квартирант – трёхногий кот бурой масти. Как-то поехали Яков Григорьевич с Танькой на мельницу – перемолоть выданную в совхозе пшеницу на муку и дроблёнку. Между мельницей и котельной, где ждали своей очереди помольщики, прыгал промеж транспорта трёхногий замурзанный кот. Танька по сердобольности разок-другой почесала у кота за ушками. Ездить на мельницу пришлось ещё два дня, и кот от Таньки уже не захотел отлипать, без опаски месил грязь тремя лапами возле их телеги. Последним рейсом она позвала бурого, похлопав рядом с собой по мешку. Дважды приглашать его не потребовалось – кот ласточкой взмыл на воз, и увечье в этом ему нисколечко не помешало. Дома Танькины старухи зароптали в три голоса:

– Совсем девка сдурела! Пошто ветер-то у тебя в голове? Кошачьего калеку в дом приволокла! Всяких уродов со всех помоек в дом натаскала. Можно было и доброго котишку сыскать, коль охота напала…