Елена Новикова - Золотая крыса

– Хотите успеть на званый ужин? – с одновременными чувством облегчения и какой-то неизбывной тоски спросила я и отправилась за деньгами к буфету.

– Нет. Просто вы вскочили…

– Я поднялась, чтобы принести еды. Софья оставила забитый холодильник. Для нас с вами. В нем просвета для… мандаринчика крохотного или йогурта нет. Юбилей как-никак намечался. А тут эта поездка… Надо съедать… Думала, вы мне поможете. Но у посла…

– Брунея…

– У посла Брунея, конечно, – я понимаю – будут более изысканные блюда. Или суперэкзотика. Тараканы с грибами на вертеле или… прямая кишка крокодила, фаршированная маринованными малярийными комарами…

– А у вас что на горячее?

– Так вы остаетесь?

– Думаю. Если выбирать между послом и вами, то посол малость посимпатичнее будет. А если сравнивать блюда… – Он зарыл улыбку в бороду точно так же, как это делал мой бедный Бородавчик. – От малярийных комаров у меня обычно изжога, да и прямая кишка крокодила не идет ни в какое сравнение с… что там у вас?

– Аппендикс варана, нашпигованный языками… клоунов.

– О, какие изыски.

– Ну, а если серьезно, – я чувствовала, что настроение мое неудержимо ползет вверх, и едва это скрывала. – У меня… у Софьи то есть – все куда проще. Колбасы, сыры, селедка под шубой, оливье, салат по-гречески, утка жареная…

Глаза его полезли на лоб.

– Нет, правда! Есть еще блины с икрой и осетриной.

– К черту посла со всей его свитой… Несите блины с икрой!

– Раскатал губу! – я хмыкнула. – Указание было: после представления – накормить. После представления, понятно?

– Так, где у меня адреса посольств? – Он начал нарочито долго рыться в карманах, которых было на его костюме множество, – но доставал оттуда то какие-то буквы разноцветные, то блестящие шарики. А из одного кармана был извлечен даже… живой хомячок.

Я захлопала в ладоши.

– Браво! Хотя… для профессионала вы несколько неуклюжи.

– Возможно. До сегодняшнего дня я никогда не пробовал этим заниматься.

– Как? Я считала, что Андрей – ваш коллега. Может, и посол Брунея – не шутка? Вы что – дипломат?

– Во всяком случае – не клоун.

– Зачем же вы согласились? Ведь дети тонко чувствуют фальшь. Особенно Васька с Венькой. Они бы вас в первую же секунду разоблачили.

– Как будто у меня была цель кого-то обмануть! Андрей сказал: придешь, вручишь подарки, раскрутишь мамашу на всякие трюки, стишки и песенки, – и отчаливай.

– Не хило за такую халтуру полтыщи получить!

– Четыреста. Мне эта цифра была названа.

– Софья еще сто набавила. Говорит – за моральный ущерб от невольного обмана. Но – не за просто так. За работу. – Я почувствовала, что мой голос отдает металлическим холодом, на что он молниеносно среагировал.

– Вот и оставьте их себе. Развлеките себя самостоятельно, а я поспешу в посольство.

– Так там же не подадут салат по-гречески?!

– А я как раз салат по-гречески терпеть не могу!

Что? Какой-то самозванец и халявщик будет тут капризничать?

– Ну и валите отсюда! – Я разозлилась не на шутку. – Жрите своих ящериц, запивайте их верблюжьей мочой… Вон отсюда!

Не знаю, что на меня нашло. Может, родинка над верхней бровью – точно такая же, как у Бородавчика. И тоже – слева… Я схватила его за шиворот, изрядно приподнявшись на цыпочках, и потащила к двери. А когда вытолкнула, швырнула вслед деньги и красный мешок, с которым он явился. Захлопнула дверь, сползла на корточки – и заревела.

В дверь позвонили.

– Пошел вон! – заорала я. После паузы вновь раздался звонок, уже более настойчивый.

– Ну что вы все от меня хотите? – я распахнула дверь. – Чего вам еще?

– Подарки… – Он был так растерян, что мне стало жалко его.

– Какие еще подарки? Сто пятьдесят евро вам мало?

– Вот – детям. – Он протянул мне мешок. И деньги.

– Подарки давайте. А деньги оставьте себе. И убирайтесь отсюда. А я тут… – Я глотнула воздуха, чтобы не зарыдать, но, видно, было уже поздно. Слезы хлынули из глаз, рыдания вырвались из груди – и это были, наконец, те самые, целительные, настоящие бабьи слезы, которые облегчают душу окончательно.

– Теперь поняли, почему на мне клоунский грим? – зло крикнула я. – А у вас маска – для прикрытия лицемерного равнодушия и жесто…

Он не дал мне договорить, обнял железным обручем и прижал к себе.

– Плачьте. Я вижу, с вами что-то серьезное случилось, а я тут… Глупо вышло… Простите.

***

Прошла целая вечность, а я все еще рыдала – и скоро красное на его костюме стало бордовым, голубое – синим, а оранжевое – коричневым.