Дмитрий Вержуцкий - Хроники фактории Сарам. И другие рассказы

Это было печально, но тут ничего не поделаешь – все дороги перекрыты постами егерей, без бумаги от Кузьмича не выехать. Оказывается, еще с незапамятных времен, здесь существовал неписаный закон – сдал государству десять мешков ореха, одиннадцатый можешь вывезти «на материк» и продать самостоятельно. Разница, надо сказать, оказывалась ощутимой – приемная цена ореха на фактории составляла один рубль тридцать копеек за килограмм, а с учетом поправки на сорность и влажность, на круг выходило чуть больше рубля. В то же время в Иркутске можно договориться и сдать орех барыгам на рынке по три рубля. Если же самому продавать специальными стаканами с двойным дном, то с килограмма удавалось выручить и до шести рублей. Цена мешка кедрового ореха, таким образом, доходила до трехсот рублей! Если учесть, что зарплата в двести рублей в месяц в те годы для большинства людей в городе казалась очень и очень приличной, то это были хорошие деньги.

На следующий день, понадеявшись на слова Кондрата, мы стаскали мешки к обочине дороги. Он не обманул – после обеда в верховье распадка послышалось тарахтение дизеля. Вскоре из-за поворота появился старенький ДТ-75, тянущий за собой трое сцепленных тросами волокуш. Первые две были загружены мешками с орехом и шишкой, сверху ехали бригады заготовителей, третья оказалась свободной. Трактор остановился. Соскочившие со своих мест парни помогли загрузить наш урожай на последние сани и вскоре, также восседая на своих мешках, мы вместе со всеми направились в сторону фактории.

Через час караван достиг небольшого поселка, состоявшего из десятка разномастных домов и сараев, и остановился на окраине площади возле двух больших бревенчатых бараков-пятистенков, каждый из которых состоял из двух частей с отдельными входами в торцах. Лева быстро все обследовал и вернулся радостный – в одном из бараков обнаружилось удобное место и для нас.

Помещение оказалось почти квадратным, его левую половину его занимали широкие нары в два этажа, в середине с другой стороны находилась большая побеленная печь, за ней также располагались узкие двухъярусные нары. Сразу у двери справа, перед печью, светлел кедровыми плахами крепкий стол, с обеих сторон от него стояли добротные лавки. На стене возле стола имелись две полки, сооруженные тоже из кедровых, грубо выструганных, толстых досок. На них стояла немудрящая посуда – пара закопченных кастрюль, такой же, черный от сажи большой чайник, ополовник, сковорода, железные миски, несколько кружек и консервная банка с воткнутыми в нее дюралевыми ложками и вилками.

Мы перенесли свой груз в дом и уложили все под нары, сразу слева от двери. Дальний край помоста занимала компания из четырех парней, приехавших в отпуск на заработки откуда-то с Поволжья. На нижних нарах за печкой жил мелкий местный дедок, периодически смоливший махорку. Над ним обитал Толян – смуглый цыганистый каюр, предводитель шестерки лошадей, закрепленных лесхозом за факторией, пасущихся в данный момент на лугу у речки. Со слов дедка, Толян в данный момент пил у геологов, чей лагерь располагался километрах в трех ниже по речке. Лева нашел кусок тонкой проволоки, ловко продел ее сквозь подвернутые края крайних мешков и в нескольких местах проволокой же прицепил по две-три пустых консервных банки. Даже если мы будем ночью крепко спать, без шума утащить мешок с орехом у желающих вряд ли получится.

Еще когда мы на санях-волокушах приближались к фактории, наискосок от нас, по дороге на Большую Землю, уезжали медицинская санитарка и канареечный уазик. Поинтересовались – что случилось? Словоохотливый дед с удовольствием рассказал, что бичи ночью перекусили сетку-рабицу на тыльной стороне большого склада, отогнули ее и только успели вытащить мешок с орехом, как оказались замечены сторожем. Бросились наутек. Но сторож оказался не промах. Первого он положил жаканом еще на поляне, второго достал у самого края леса. Обоих наповал. Генка-радист связался с конторой, вызвали медицину и ментов. Приехали, опросили, кого смогли, загрузили сторожа, трупы (их в ледник сразу сложили) и умотали. «Десятку, поди, впаяют. Не надо было Леньке их достреливать!». Я угостил его «Беломором». Поблагодарив и еще больше оживившись, разговорчивый дедок продолжил излагать свежие новости.

– Они же, менты эти, только третьего дня здесь были. На Ергенском ключе кто-то мужика с сыном грохнул. Топором зарубили, лапником закидали – приваду, наверное, на медведя приготовили. Геологи случайно наткнулись. Там тайга богатая, мешков двадцать ореху у них на двоих точно было, исчезли. Мильтоны покрутились-покрутились, – а куда? Никто ничего не знает. Не к Пермякову же идти? – старик помолчал, затем продолжил. – Не по-людски это – из-за ореха людей убивать. Раньше редко такое было. А сейчас каждый год к концу сезона здесь кого-нибудь кончают, особливо, ежели людей мало в бригаде. Сюда лучше компанией приезжать, а то всяко бывает. Правда и так, просто по пьяни, много чего случается. Дней десять назад тоже одна бригада выезжала, Кузьмича ждали, орех же надо сдать. Перепились, сцепились из-за чего-то, один другого ножом пырнул. Тоже скорая с ментами приезжала, но не довезли, говорят, по дороге помер. Вот так вот, жил человек – и нету…