Виорэль Ломов - Кровь страсти – какой ты группы?

Вот те раз! Вам, конечно (подумать только – “конечно”) лучше знать!

– А что это вы с утра на кухне? – не унимался голос Федра Агафоновны. – Ваша половина…

– Отдыхает. Воскресенье все-таки…

Ничего не понимаю. Ни-че-го.

Годунов снова сел на кровати. Кровать натужно простонала под ним. И кровать по-другому реагировала на него. Как на чужого.

– О! Егор Борисович! – послышался с кухни возбужденно-фальшивый голос Поля. – Доброе утро!..

Чего это он, сдурел? Он бы еще с первого этажа заорал.

– … Приветствую вас! Решили сами приготовить воскресный завтрак? Это замечательно!

– Да, Егор Борисович любит начинать воскресный день оладушками с маслом и медом, – ответил мужской голос.

Очень верно ответил, кстати.

– Скажите, пожалуйста! А Мария Ивановна, что же в таком случае любит?

– Мария Ивановна? Мария Ивановна любит всё то, что любит Егор Борисович.

Егору Борисовичу радоваться бы этим словам, но не до радости ему было. Ему показалось вдруг, что он в партизанском отряде, а партизанский отряд во вражеском кольце.

Получается, баритон – Маша? Если не Маша – ничего не получается. Она простыла! Господи! Ну, конечно же, она простыла! А ведь я предупреждал! Голос сел, осип, охрип. Всё ясно. Так и есть – простыла! Вчера растворили все окна и двери настежь, жарко им, а у Маши такое слабое горло.

Годунову нехорошо стало от собственной версии, так как она сулила ему много беспокойства, связанного с уходом за больной Машей. Годунов любую, самую пустяковую чужую болезнь воспринимал как смертельную свою.

Мед! Оладья с медом – лучшее средство! Да, но где же я все-таки слышал этот голос? Мед, мед поможет.

Годунов ощутил во рту вкус оладушков в масле и меде. Десять-пятнадцать оладушков – так прогревают организм! А к ним бокал какао с каймаком. Егор Борисович проглотил слюну и погладил себя по животу. Какое-то смутное волнение охватило его, но тут закричала баба Зина:

– Егор Борисович! Егор Борисович! Помогите! – кричала она из ванной.

Ну, что ей понадобилось с утра? Ведь я могу еще спать. Беспардонная бесцеремонность!

Годунов стал шарить ногами в поисках тапок, но их нигде не было. В комнате был полумрак. Еще толком не рассвело. Тапки оказались почему-то с Машиной стороны. А трико и рубашки вовсе не было. Через сиденье стула был переброшен Машин халат, а спинку с двух сторон прикрывал ее розовый бюстгальтер.

– Егор Борисович!

– Ч-чер-рт! – выхватив из шкафа свой плащ, Годунов накинул его на себя и поспешил в ванную. В ванной было темно. Возле табуретки копошилась баба Зина.

– Здравствуйте, Зинаида Ильинична, – сказал он высоким голосом и стал откашливаться.

– Здравствуйте, Мария Ивановна.

Егор Борисович оглянулся. За его спиной Маши не было. Вообще никого не было.

– А-а-а, – произнес он не своим голосом и прислушался к нему – странно, вроде знакомый.

– Где там Егор Борисович? Куда вы его дели, Мария Ивановна? И что это вы, плащ надели?

– Егор Борисович?.. Я сейчас, – отступил в суеверном ужасе Годунов и пошел в комнату, бормоча про себя: «Дели – надели, дели – надели…»

За его спиной раздался голос бабы Зины:

– Егор Борисович, могли бы пожалеть пожилую женщину – вкрутить лампочку!

Годунов в замешательстве прикрыл за собой дверь.

– Зинаида Ильинична, он сейчас придет, – уверенно произнес баритон.

– Нет, ваша помощь мне теперь не нужна! – воскликнула баба Зина.

В ванной загремело. Вскрикнула и захныкала баба Зина.

– Ну, что же вы, Зинаида Ильинична! Надо осторожнее…

– Не прикасайтесь ко мне!

Годунов нервно почесал себе грудь, но не смог дочесаться до нее, как через пуфик. Он зажег свет и глянул в зеркало. Ужас положил на него свою холодную руку.

Егор Борисович вздрогнул, уставившись в лицо Маше. Та ошалело глядела на него и тоже проверяла себе щетину, которой у нее не было. Она прикоснулась к необъятной своей груди, отдернула руку и дико улыбнулась. А потом открыла рот и стала скалить зубы в зеркало, как шимпанзе в зоопарке.

Годунов почувствовал, как нарезали ему тело трусы и стал поправлять их, но они не поправлялись, так как поправился чрезмерно он сам. Трусы разошлись по швам.

Егор Борисович протрусил в туалет по надобности. Через пару минут туалет заорал благим матом. Сбежалась кухня, раскрылись все двери, сонный Гришка выехал на велосипеде. Егор Борисович вышел из туалета и неестественно прямо прошествовал в свою комнату. Синий плащ покрывал полные белые плечи и не мог покрыть белой женской груди.