Александр Павликов - Басни и анекдоты XXI века. Том VII

Макаку уж никто тогда не пожалеет,

Макака в беспределе гуляет и наглеет.

Ты – грешник, профессионал, как та макака на лиане,

Блудлив и нагл, развратен, и все делаешь по пьяни.

Ты подл, низок, мерзок, ты лгун и вороват,

А за руку когда поймают, в глаза врёшь – мол не виноват.

Скачи и прыгай дальше на своей лиане,

Наступит очередь твоя и вниз сорвёшься.

Тогда конец, прощению не будет подлой дряни,

За всё ответишь ты, на острый зуб, и клык, в конце ты

попадёшься!

Кабан со стороны себя не видит, и на себя не смотрит,

Не может сформулировать, что он кабан.

Он понимает, что опасно жить, когда охотник на него ружьё

наводит,

И истекает кровью, где-то, от огнестрельных ран.

Разброс в сознании людей – а что такое «человек» велик,

И к миллиону, вернее больше, наверно приближается.

А если кто-то вдруг имел в виду совсем другое,

То наш определитель очень обижается.

Одни считают, что человек – прямоходящий,

Другие, что конечно – говорящий.

Одни, что он похож на них, а третьи – что он гуманист

и человечен,

Другие, что человеческое ничего ему не чуждо, короче спор тот

вечен.

Медведь считает что человек – это опасно,

Но при удаче – жертва, мясо, ест его, с медведем нам все ясно.

Вот вывод – что у всех, а что такое «человек» – от истинного

понимания,

Итог всего зависит, и конец, как же они закончат свое

существование.

Будь же как дуб, неумолим, настойчив, непреклонен, твёрд,

Но если голова – дубовое полено, смотри, не размозжи

о стену лоб.

Пусть вера в собственную непогрешимость миром этим движет,

Но главное, кто так считает – не прогибается и никому

не лижет.

Для некоторых важна уверенность в себе,

И только все кругом глупы и ошибаются во всём.

Что мир вокруг них несовершенен, так себе,

Они же совершенство и тут конечно не при чём.

Вот дуб стоит, его же не волнует ничего,

Конечно, пока его не спилят самого.

Ну, а все остальные – кабаны, и постоянно под него копают,

Но не добраться до корней, как глубоки те корни, кабаны себе

не представляют.

Да, в общем, хорошо, что рощи целые кругом, дубовые растут,

И люди таки же прямолинейные и твердые вокруг, пустили

корни и живут.

Спокойны мы за мир – в нём много дубового вырастает снова,

Оно дубовое – всему строительству и мебели основа.

Но вот когда ты дубом себя твёрдым неумолимым

представляешь,

Ты думаешь как дуб, тогда как дуб, конечно, поступаешь.

Полезно будет очень, и окончательно в доску дубовую, бревно,

полено превратись,

И прочным, качественным домом или сараем, амбаров, стулом,

хотя бы чуркой становись.

Как здорово быть «великим», «классиком», «писателем

от литературы»,

Вернее так считать, раз кто-то, где-то, издал твоей макулатуры.

Чтоб имя и фамилию твою произносили с придыханием,

Что «классик» ты, «велик и знаменит», уже прижилось у тебя

в сознании.

Приятно говорить об этом, и классиком, писателем известным

представляться,

И тем эффектом, что ты, почти как Пушкин, производишь,

наслаждаться.

Но пусть читатель классика такого и писателя – вороной

представляет,

Классической вороной, которая так гордо ходит, шумно каркает,

пока ещё летает.

Ворона тоже думает, что всех на улице важнее и главней,

Что голубых она, классических, конечно же – писательских

кровей.

Ей даже невдомек, что людям жить она мешает,

Что гадит, каркает и толпами огромными летает.

Ну что сказать? Вот сколько бы по улице ворона не ходила,

И что она писатель, уже великий классик, себя бы не хвалила.

Так и умрёт она вороной, никто о ней потом не вспоминает,

А, да, чуть не забыл – действительно, ворона «классик», и почти

«писатель», её Крылов однажды с сыром поминает.

Вон – бегемот идёт,

А этот – как медведь.

А вот – свинья, идёт и жрёт,

А эта – как муха навозная – туда ей и лететь.

Плохое настроение, легче всего на окружающих сорвать,

Что это верный, а не ложный путь, себе то хоть не надо

сочинять.

Что все вокруг толсты, глупы, медлительны, плохо одеты и