Николай Серый - Рай одичания. Роман, повести, драмы и новеллы

Они вкушали медвежатину и пили полынный травник.

– Поганые здесь у меня сны, – сказал Эмиль. – Будто дурману нанюхался.

Старик прожевал и молвил:

– Не нужно дурманы хаять.

– А кто у тебя столь незримо хозяйствует? В каких хибарах, хатах и избах они живут? И кто они?

– Слуги.

И чёрные брови седого старика дёргались, пока он произносил:

– А твоя мать меня чуралась, да от своих козней и сгинула. А ты – мой наследник.

– Разве ты богат, живя, как сыч в дупле?

– А ты в подвал заглядывал этой ночью?

– Да. Случайно.

И старик с шестью горящими свечами в канделябре повёл внука в личные свои покои, где тот ещё не бывал. Они поднялись наверх по железной винтовой лестнице и оказались в тесной коморке, где на полках лежали пучки трав и стояли пузатые пыльные бутыли и жбаны. Из коморки прошли они в просторную и проветренную комнату; там старик задул свечи и включил неяркое электрическое освещение.

Эмиля поразило обилие книг, и все они оказались в кожаных добротных переплётах с мерцающими золотыми тиснениями.

В комнате было два высоких окна, завешанных плотной серебристой тканью. Письменный стол из палисандра громоздился на средине, и около него высились два дубовых кресла. Возле дальней стены между книжными шкафами темнел кожаный диван, и отливало розовым лаком ещё одно кресло.

Старик привычно расположился за письменным столом, Эмиль уселся напротив и, озираясь, хмыкнул:

– Уютная келья. Такой у меня нет.

– С обустройством не захотел ты возиться.

– Нет, я хотел, – заупрямился Эмиль. – Не получилось.

– Если б хотел, то и сделал бы, – изрёк старик. – Свершают только то, что хотят. Коли оказался в тюрьме, значит именно к ней и стремился. Просто неосознанным желание было. А ведь я могу тебя научить внушать людям и речью, и взором гибельные для них желанья. И даже бессознательное хотение смерти.

И вдруг воображение Эмиля взбесилось от жуткой приятности в его грядущем умении приканчивать взором людей. И лицо Эмиля вдруг стало чванным, старик же подметил это и присовокупил:

– Не потому ли мы чахнем и стареем, что сами бессознательно хотим этого?

И вдруг Эмиль безмерно поверил в могущество старца.

– И чем я заплачу? – спросил внук.

– За мою науку не бывает безобидной мзды. Перед ученьем нужен жертвенный обряд, не иначе. Ради безграничной власти надо полностью утратить уважение к себе. Жертвоприношением станет девка, которую ты намедни видел ночью в подвале.

Старик вальяжно восседал в кресле и смотрел на внука ехидно и хитро.

Эмиль самому себе вдруг начал казался незнакомцем; он вперялся взором в грозные и презрительные зеницы деда и вздрагивал. И вдруг нежданно для себя внук устремился в свою комнату и собрал там свои вещи.

Затем немедля Эмиль на машине помчался домой, восвояси…

В своём городе Эмиль вскоре узнал, что усадьба дотла сгорела вместе с хозяином и его юной наперсницей. Сыщики заподозрили поджог, и Эмиль давал им показания; наследовать ему оказалась нечего: усадьба сгорела полностью вместе с деньгами, ценными бумагами, архивом и скарбом. Земельный же участок принадлежал не деду, а заповеднику… Посудачили в газетах о бесовской секте в лесах и о борьбе за власть в ней. Следователям прокуратуры проще всего было объяснить пожар нелепой случайностью, и они не преминули это сделать. Обугленную плоть и старика, и его наперсницы секта пышно похоронила в закрытых гробах. Эмиль не приехал на погребенье, но смерть девушки и старика несказанно его поразила.

«Зачем же я отказался, – размышлял он, – от тайного знания и сектантов-рабов, лебезящих со мною? Ради пошлой девчонки, которая быстро подохла и без моего жертвоприношенья? Напрасно не захотел я учиться у деда. И ведь я чуял обречённость обоих. На войне я всегда угадывал, кого убьют нынче: у них особенный взгляд. Будто ангелы поселяются в них и смотрят горними очами через зеницы смертных. Ах, не оробей я в ту ночь, был бы теперь всесилен…»

И он постоянно скорбел по сокровенному знанию, но в делах был успешен и быстро богател. Но его сожаленье по дедовской науке было столь назойливым и сильным, что он испугался за здравость своего рассудка. И решил он оклематься в городе, где обитала, – как Эмиль помнил, – Лиза. И всё ярче вспоминалась ему нечаянная их близость в усадьбе, и всё сильнее подробности той ночи возбуждали его. И начал он уповать на новую встречу…

Лиза осенью переселилась из дома родителей в свою квартиру, отделанную матерью.