Вячеслав Каминский - Лабиринт времени. Фантазии на тему города К

Да, Игорь его понимал. Очень хорошо понимал. Раз ему больно, и он ощущает эту боль, значит, он существует! И не важно, в том или в этом мире. Главное, что он живой! Уже хорошо!

Но страдать ему не хотелось. Особенно физически страдать.

– Так вы меня отведёте к себе домой?

– Отведу. Вот дойдём до того угла, – старик поднял трость, указав ею на излучину реки, – и повернём обратно.

– А зачем туда идти? – искренне удивился студент. – Можно ведь и здесь повернуть. Там мы всё равно через речку не перейдём. Моста-то нет.

– Потому что я не могу нарушить максиму? – чеканя каждое слово, произнёс профессор.

– Что?

– Максиму, неужели не понятно? Правило.

– А кто его придумал, это правило?

– Я.

– И что, вы не можете нарушить то, что сами же выдумали?

– Не могу. Потому что теперь эти максимы мне не принадлежат.

– А кому они принадлежат?

– Народу. Гражданам нашего города. Я не вправе нарушить тот уклад, который сам же и завёл. Все в городе знают: во сколько часов я выхожу из дома, когда подхожу к Кафедральному собору, когда буду у Фридрихсбургской крепости, во сколько отопью кофею.

– И что, ничто не может нарушить этот ваш уклад?

– Почему же, может…

– Что?

– Смерть.

Игорь с изумлением смотрел на своего спутника. Да, ему этого было не понять. Сколько раз сам он опаздывал на лекции, занятия, даже на свидания с той же Лизой, объясняя это тем, что трамваи плохо ходят, или тем, что забыл свой проездной, или, совсем уж нагло, просто проспал. Ему и в голову бы не пришло переться пешком от университета до двухъярусного моста. А потом ещё и обратно. Хотя, в общем-то, это не так и далеко.

Тем не менее, когда профессор предложил ему выпить вместе с ним чашку кофе в уличной кофейне – с радостью принял это предложение.

Похоже, их здесь уже ждали. Столик, за который они сели был накрыт чистой белой скатертью, а на стуле лежала мягкая расшитая подушка.

Мимо них пробежала, сделав на ходу книксен, дочка хозяина, быстрая и хорошенькая. Старик проводил её долгим взглядом, пока она не исчезла в подсобной комнате. Было заметно, что ему приятно на неё смотреть.

– Значит, говорите, вы страдали, – снова заговорил старик. – И кто же та кукла, которая вскружила вам голову и разбила сердце?

– Почему вы решили, что она кукла?

– Ну а кто же ещё? Чем она вам приглянулась? Умом? Вряд ли. Только кукольными глазками, розовыми щёчками и… вашим неуёмным желанием обладать ею. Увы, в нашей природе заложено тяготение к заведомо пустым желаниям. Но жизнь людей, преданных только наслаждению, без рассудка и без нравственности, не имеет никакой цены.

– Где-то я уже это слышал. – Игорь демонстративно зевнул. – А вам не кажется, уважаемый профессор, что ваши нравоучения лишают жизнь главного – смысла. По-вашему и любовь – пустые желания? Но вы же сами, только что откровенно любовались дочкой трактирщика. И не отпирайтесь, я видел.

– Да, любовался, потому что она красива. А красота сама по себе составляет предмет удовольствия. Но в отличие от вас, я не стану с нею любезничать…

– Почему?

– Потому что я немец, а не француз. Любезничание – это их основа жизни. Я же предпочитаю видеть в женщине не капризного ребёнка, а друга, с кем можно было бы образовать единую моральную личность.

– То есть семью.

– Да.

– И какими качествами должна обладать женщина, чтобы понравиться вам? Быть умной, начитанной, музицировать на клавикордах? Петь?

– Вовсе не обязательно. Общее образование ей, конечно, не помешает, но необходимы и специальные знания, соответствующие её обязанности матери и хозяйки. Хорошо было бы, чтобы молодым девицам преподавали поварское искусство учёные повара точно так же, как танцмейстеры преподают им танцы. Думаю, что первое даже важнее. Согласитесь, всякий муж предпочтёт хорошее блюдо без музыки, музыке без хорошего блюда. И уж, боже, избавь меня от учёных женщин. Они пользуются книгами примерно так же, как своими часами: они их носят только для того, чтобы показать, что у них есть часы, хотя обычно часы эти у них и не ходят.

Откровения старика поразили Игоря. Такого потребительского отношения к женщине он никак не ожидал услышать от философа. Чем же он отличается от простого бюргера?

– А вы сами-то женаты? – спросил он своего собеседника.

– Когда мне могла понадобиться женщина, я был не в состоянии её прокормить, а когда я был в состоянии её прокормить, она уже не могла мне понадобиться, – сказал он и грустно улыбнулся.