Ирина Иванцова - Увидеть птицу коростель

– Кузнецов, Мартынов, Пульников! Убью! – орала Валерия Александровна, врываясь в мужской туалет.

Ну, а дальше всё по известному сценарию: профилактические беседы, стояние в углу, хождение к заведующей – стандартный набор действий в вариативной комбинации.

Во время тихого часа Сашка Тищенко (мальчик), друживший с Таней Егоровой и не тайно в неё влюбленный, рассказывал Таське, как они вырастут и у Тани будут вот такие сиськи. Сначала он показал их сколько хватило рук, а потом исправился: «Нет, они будут у неё до потолка! И я на ней женюсь,» – подвел он итог. Таська напряглась, пытаясь вообразить, как это будет, какой станет Таня Егорова, когда пойдёт под венец с Сашкой, но фантазии у неё не хватило, она никак не могла представить человека с подобной грудью, поняв всю тщетность своих попыток, она сказала: «Ну, тебя. Сейчас Валерия заметит, давай на разные бока.» И они с Сашкой отвернулись друг от друга.

С другого бока у Таськи была Оля. Таська пристально смотрела ей в лицо, пытаясь понять, спит она или притворяется. Оля не спала. Почувствовав на себе чужой взгляд, она открыла глаза, и Таська, подхваченная каким-то необъяснимым порывом, неожиданно для самой себя сказала самым тихим шепотом:

– Олька, клянись, что никому не расскажешь, – Оля молча кивнула. – Честно, честно?

– Не сомневайся, – ответила Оля так же тихо, – никому ничего не скажу.

– Мне Кузнецов, знаешь, как нравится. Ой, как… – и Таська распахнула глаза до предела, словно желая именно ими передать всю силу своего чувства.

В ответ Оля глаза закрыла, словно испуганная подобной новостью, а затем стала медленно надвигать одеяло к самому подбородку… на затылок и правое ухо, превращаясь в снежный кокон с маленьким торчащим носиком.

Таська улыбнулась, ей было приятно от того, что она выпустила тайну на белый свет, и та перестала её мучить, а ещё потому, что Оля вот так сжалась и сокрыла её в какой-то совсем недоступной, почти пещерной, глубине. Таська откинулась на спину, счастливо закрыла глаза и, глубоко вздохнув, стала проваливаться в дремоту.

Зима была на исходе. Последняя в их садовской жизни. В среду репетировали танцы для выпускного. Девочки – хоровод, а мальчики «Яблочко». Если у девочек всё было более или менее гладко, ну, не считая Шурки Зубковой, начисто лишенной чувства ритма, то мальчуковая репетиция оказалась довольно напряженной. Максим Пульников, крупный и неповоротливый, всё время вываливался из темпа, Диня Карташов никак не мог запомнить последовательность движений и вместо одной связки начинал другую, сбивая соседних «танцоров». Хуже всего обстояло дело с Олегом. Лидия Андреевна вместе с музыкальным работником уже просто завывала. Им бы убрать его из танца вовсе, но поскольку по известным причинам сделать они этого не могли, то Лидия Николаевна стала обзывать Олежку Олегом Андреевичем, чтобы хоть как-то выпустить праведный гнев.

Репетиция длилась до самого обеда. Суп уже остывал на столиках, когда мальчики потянулись из танцзала. Постепенно почти все места были заняты, не было лишь Олежки и Кузнецова. Да и Лидия Андреевна где-то задержалась. В то время, когда мальчики стали покидать танцзал, снимая чешки и надевая сандалеты, Лидия Андреевна подошла к фортепиано и, опершись на него, стала устало жаловаться музыкантше на свою нелегкую долю и говорить, что мечтает поскорее дожить до выпуска и пенсии. В это самое время Олег уверенно подошел к воспитательнице. Лидия Андреевна обернулась и фальшиво-ласковым голосом спросила:

– Чего тебе, Олеженька?

– Я сегодня же пожалуюсь на вас бабушке. Вы не смеете этого! Не смеете обзывать меня! – отчеканил мальчик.

– Обзывать? – растерялась воспитательница. – Как обзывать? Когда же, деточка, я тебя обозвала, – и тон её стал еще льстивее.

– Вы обзывали меня Олегом Андреевичем. Я это понял. Я расскажу. А дедушка вам тут всем устроит, всем покажет, как меня обзывать, – почти выкрикнул Олег.

– Я… Не… Я даже не думала… – не могла никак найтись Лидия Андреевна.

– А надо думать! Всегда надо думать! – отчеканил Олег любимую фразу своей бабушки.

И повернувшись, он уверенным шагом пошёл к выходу, оставляя за спиной и Лидию Андреевну и аккомпаниатора. Он шёл и не видел, что на скамейке замер немой свидетель данной сцены – Лёнька Кузнецов, у которого завернулся на пятке сандалет, и сначала мальчик всё пытался всунуть ногу так, не расстегивая ремешка, но потом сдался и стал надевать обувь по всем правилам. Оттого и задержался, и услышал перепалку Олега с воспитательницей, видел, как та потом плакала и повторяла: «Меня уволят, уволят». Как утешала её, обнимая за плечи, аккомпаниаторша. Затем Лёнька встал и тихо и незаметно скользнул в группу.