Анатолий Агарков - Подруга для председателя

– И ты уверена, что это правда?

– Да, это неправда, – спокойно сказала она. – Из вас двоих я любила только его.

– А теперь, я вижу, добилась аттестата зрелости в житейских науках, и готова пойти за кого угодно – даже за меня, недостойного.

– Все вы сволочи, – сказала Надюха и тихо заплакала.

– Я тебя утешать не собираюсь, – не знаю, почему сказал я. – Это всё равно, что говорить сковородке, что у неё дно закопченное.

Надежда завелась сильнее.

– Меня в жизни никто так не оскорблял, – сквозь слёзы сказала она.

Я был несокрушим:

– Да будто бы.

Но я действительно не умел утешать, а громкий плач её раздражал. Мне захотелось закричать – слушай, Надюха, хватит дурить! У тебя была любовь честного чистого парня, а ты выбрала негодяя. Кто теперь виноват?

Громкий плач её перерос в истерику – она подвывала волчицей, надрывно всхлипывала и кулаками размазывала тушь по щекам.

Окружающие зашевелились:

– Эй, что там происходит? А ну-ка перестань! Эй, парень, пересядь сюда.

Я бы запросто, но сидел у окна, и через Надюху не выбраться, да она и не выпустит – это точно. Сиди и слушай, раз уж судьбой так предназначено. И я сидел.

К нам подошли.

– Девушка, вам плохо? Может, пересядете?

Надюха всхлипнула и успокоилась.

– Нет, нет, всё нормально. Старого друга встретила…. разволновалась.

А когда разошлись сердобольные по своим местам, тихо сказала мне:

– Зачем ты меня обманул?

Я промолчал – новый виток напряжения? А она продолжала:

– Коля, Коля, я тебя так любила…

Мне показалось, что она сбрендила, а с такими, говорят, лучше не спорить, но я сказал:

– Я не Коля, меня зовут Анатолий.

Смотрел на неё и думал – нет, ничуть барышня не увлекает, было когда-то, но прошло. Да и она сама виновата – крутила шашни за моей спиной. Теперь уж о чём?

– Правда? – она спросила и выдохнула. – Жаль.

На вокзале в Челябинске Надя буркнула отрешённо:

– Встречаться будем?

– А надо ли? Жди своего Николая – скоро и он дембельнётся.

И мы расстались.

Козырнул вахтёру у входа во второй корпус института:

– Я в деканат.

Сдаю бушлат в гардероб – гардеробщица:

– А кепочку в рукав.

Водрузил бескозырку на бестолковку, улыбнулся:

– Не стоит.

В деканате две женщины активно обсуждали животрепещущую тему, не обращая внимания на меня, вошедшего.

– Слушай, нельзя же каждому мужику вешаться на шею!

– Да? А кто дважды был замужем? Я или ты?

– И что? Тоже мне! Тебе просто не повезло, а то бы выскочила в семнадцать лет.

– А ты что так нервничаешь? Наверное, опять с Дмитрием своим поссорилась?

– Ненавижу ублюдка!

– То есть – история в самом разгаре? Любовь, ненависть – всё едино. Тебе никогда не говорили, что противоположность любви называется равнодушием?

Я покашлял. Обе дамы воззрились на меня – сначала на грудь, расцвеченную иконостасом наград, потом на клёши и корочки с высоким венским каблуком, потом на бескозырку с ленточками, и уж потом только на моё волевое, мужественное, невозмутимое лицо моряка-пограничника.

Хозяйкою кабинета была секретарь деканата Фаина Георгиевна – средних лет дама с белокурым шиньоном и скуластым татарским личиком. Она важно кивнула – подходи, мол, поближе. Я положил перед ней военный билет.

– Ну и что?

– Главный корабельный старшина Агарков, – представился официально. – Был в академе, служил, теперь демобилизовался и хочу восстановиться.

– Не поздно ли? Занятия уже два месяца идут.

Я промолчал. Фаина пожала плечами:

– Ждите. Сейчас будет перерыв, и кто-нибудь из начальства подойдёт обязательно.

Вышел в коридор, пристроился на подоконник. Вскоре действительно начался перерыв и столпотворение народа. Сновали студенты с зачумленными от избытка забот глазами – в очках, узких брючках (в коротких – до щиколотки), в пиджаках и рубашках навыпуск. Прекрасная половина студенчества скользила, извивалась, проникала в любые щели плотной толпы на шпильках, платформах и толстых каблуках, раскачивая бёдрами платья, юбки и обтягивающие джинсы. Сколько их тут! А мы-то, балбесы, думали на кораблях, что женщин на всех не хватит.

Несколько человек вошли в деканат. Не психуй, не паникуй, дыши глубже, думай головой – ну и что, что два месяца! – сказал сам себе и тоже вошёл вслед за ними. Это были старосты, которые сдавали и получали журналы групп.

Заместитель декана по младшим курсам Пётр Иванович Михайлов (в народе ПИМ, а когда раздражал – ПИМ Дырявый) олицетворял собой мудрость и властность. Одет он был в просторный тёмно-синий костюм времён победы над проклятым фашизмом. Взгляд его под седыми бровями являл отеческую нежность и учёную невозмутимость.