Татьяна Воронина - Не хочу умереть бухгалтером. Сонькины рассказы

Сонька в оцепенении следила за этими манипуляциями, умирая от желания всё потрогать, покрутить колесо, покачать педаль, что-нибудь прострочить, наконец. Но прикасаться к машинке ей было категорически запрещено. Во-первых, если по ошибке крутануть колесо в другую сторону, то нитки оборвутся и всё внутри запутается, во-вторых, не дай Бог слишком приблизить пальцы, держащие ткань, к эпицентру действия – пробьёт иглой насквозь. Всё это Соня давно запомнила и ни за что бы так не сделала, но вот беда – она была ещё слишком мала и не доставала ногами до педали. Оставалось вздыхать и ждать, ведь бабуля обещала научить Соню шить на машинке, когда та подрастёт.

Обещание своё она выполнила, и теперь старинный Зингер – Сонькино наследство. В юности Соня шила на нём юбки из советской джинсы себе и подруге, потому что импортные были только у фарцовщиков и не по карману, да и сейчас занавески подшить запросто может. Так что вековой раритет до сих пор в рабочем состоянии.

Вообще-то бабуля, в отличие от деда, была неласкова и даже сурова. Сонькины проказы её раздражали, за проступки всегда ругала и маме ябедничала. В общем, держала ребёнка в строгости и дисциплине, что тоже, наверно, не лишнее для некой сбалансированности воспитания, чтоб уж совсем избалованной и капризной не выросла. Не била, главное, не унижала, а когда нотации читала да ворчала, всё твердила, что это для её же, Сонькиной, пользы. Такая уж она была, бабуля.

А ещё бабуля была верующая. Сильно верующая, православная. Ну, религия в СССР, как известно, считалась мракобесием и опиумом для народа. Муж, сын, сноха, – все были атеистами, да ещё и партийными. В общем, совсем бабку, что называется, за можай загнали. Но истинную веру ничем не вытравишь. Ей, конечно, запретили в доме иконы вешать, не то что в красном углу, а вообще на любых стенах. И тогда бабуля в плательном шкафу, где висели её наряды, поставила у задней стенки свои иконы. Когда все уходили, она открывала шкаф, раздвигала вешалки с платьями, становилась на колени и молилась. Каждый день наблюдала Соня это действо.

– Бабуля, а что ты делаешь?

– Богу молюсь. Не мешай.

И Соня не мешала. Она стояла поодаль, тихо смотрела на необычное и прислушивалась, как бабуля шепчет какие-то непонятные слова.

Когда Соня родилась, бабуля взбунтовалась. Она твёрдо заявила своим неверующим мужу и детям:

– Ребёнка надо окрестить.

На неё махнули рукой и сказали: «Не выдумывай».

Не тут-то было. Дарья Кузьминична не отступала:

– Ребёнка надо окрестить.

Так и взяла их измором. Собрались атеисты на семейный совет и подумали: во-первых, Сонька – ещё младенец и происходящего не запомнит, во-вторых, вреда всё равно не будет, а в-третьих, их партийное начальство ничего не узнает. Даст Бог…

И трёхмесячную Соньку окрестили в Елоховской церкви по всем правилам.

Бабуля в Елоховской была постоянной прихожанкой, пешком туда с Новой Басманной ходила, ни одной значимой службы не пропускала. И Соньку втихаря с собой таскала. А куда деваться? Не пойти в церковь нельзя, ребёнок всё время при ней, вот и приходилось с собой брать, заодно, глядишь, и к вере истинной приобщится.

В храме Соне понравилось. Там было очень красиво, величественно, необычно и потому интересно. Другой мир. На улице – прохожие, магазины, машины – обыкновенные, а тут таинственно, как в сказке. Священники в длинных одеждах, старушки все молятся, хор поёт загадочно, много икон на стенах, лампады, свечи, а у батюшки из кадила дым идёт душистый, – впечатляло. Особенно Соньке нравилось, когда из маленького половничка давали попить какой-то вкусный сироп.

Первым делом бабуля научила внучку правильно креститься: тремя перстами, сверху вниз и справа налево. Дальше было сложнее. Приобщаться всерьёз современный ребёнок, похоже, не собирался. Бабуля брала Соньку под мышки, поднимала вверх спиной к себе, лицом к иконе и строго говорила:

– Поцелуй Боженьку!

Сонька нос воротила, целовать заляпанное стекло не хотела. Вблизи-то видно было, сколько слюны от тысяч поцелуев на том стекле осталось. Ребёнок брезговал. Бабуля сердилась и расстраивалась. Всю атмосферу сказки этим принуждением и разрушила.

К вере Соня пришла сама, в двадцать два года, когда бабули давно уж на свете не было, пришла сознательно и спокойно, не с горя какого-нибудь, а просто взяла и поверила.

А пока бабуля перед Пасхой святила куличи и яйца, святую воду часто из храма приносила. Крашеные яйца и кулич Сонька обожала – это было всегда празднично и вкусно. А вот со святой водой однажды курьёзный случай вышел. Вернулась Дарья Кузьминична из храма накануне Пасхи вся умиротворённая и торжественная, а Сонька дома с дедом была. Вернулась – и к Соне: