Анатолий Агарков: Рахит. Шесть-седьмой

– Садись, – позвала она меня за стол, – да разденься ты.

Через минуту я уже уплетал какие-то сладости, запивая их компотом, а Люда сидела на диване, погрузив локоть в подушку, подперев щёку рукой, и ладонью поглаживала голое колено.

– Очень жаль, что тебя не было – детвора так уморительно веселилась.

Ей захотелось меня утешить, но как это сделать она не знала. Ей было шестнадцать лет, и она испытывала ко мне материнские чувства. Наверняка.

– А где все?

– К Батеневым пошли.

Не компот, а настоящий нектар! Я потягивал его с наслаждением. И торт, и печенье с выпечкой – я ещё не всё испробовал. А конфет, какая куча! Мне хотелось остаться, но обида и неловкость не проходили. Заявил, что ухожу.

Людмиле было скучно одной сидеть дома.

– Подожди. Идём, чего-то покажу.

Жуя на ходу, протопал следом за ней в тёмноту спальни. Люда быстро освободилась от платья, а шёлковую сорочку обеими руками лихо вздёрнула на самую голову. Это было непостижимо, таинственно и захватывающе интересно. Сейчас мы будем целоваться и ляжем в кровать, подумал я.

– Видел?

– Ага.

– Что видел?

– Ну, тебя.

– Да нет, смотри.

Манипуляции с сорочкой повторились.

– Видел? Искры видел? И всё тело наэлектризовано – светится.

Я поперхнулся непрожеванным куском. Люда надела платье, включила свет и подозрительно уставилась на меня.

– А ты что подумал? А ну, марш домой! Бесстыдник….

Кто бесстыдник? Я? Ну, люди! Вот, народ! Это в душе, а внешне я был вызывающе спокоен и безмятежно доволен собой. Сколь бы старше и умней не была она меня, всё же оставалась женщиной – куда ей до мужика, пусть даже такого маленького, как я.

Ночью приснился сон. Целый хоровод девиц кружился возле моей кровати. Их не видно в темноте – только шарканье ног и скрип половиц. Потом ночные сорочки птицами взмыли вверх, и обнажённые тела угрожающе засветились из темноты.

Я нырнул под одеяло….

Сегодня самый замечательный день в моей жизни – мы едем покупать телевизор. Вот только проснётся отец, отдыхающий после ночной смены, и сразу поедим. Я взволнован, мне радостно и чуточку не по себе.

Как долго тянется утро. Тревога наполняет сердце – а вдруг отец передумает. Я так ждал этого дня. Сумбурные чувства теснятся в груди – напряжённое любопытство, счастье, страх, надежда, сомнение, нетерпение.

Будто издалека доносится голос сестры:

– А что ты сделаешь, если тебя захотят отлупить?

Я опасливо отодвинулся.

– Не собираюсь тебя бить, просто хочу узнать, что ты делаешь в таких случаях?

Я сунул указательный палец в рот и стал грызть ноготь. Люся вытащила палец из моего рта и посмотрела на руку с обкусанными ногтями.

– Рука как рука. Всё нормально. Скажи, а тебе никогда не хотелось дать сдачи?

Широко раскрыв глаза, я покачал головой.

– Так и будешь всю жизнь козлом отпущения?

Я опустил голову. Палец снова оказался во рту.

– Послушай, Тотошка, – хрипло прошептала она, наклонившись к самому моему уху, – я научу тебя давать сдачи. И когда какой-нибудь здоровенный парень начнёт приставать к тебе, ты покажешь ему, где раки зимуют.

Я вытащил палец изо рта и недоверчиво уставился на неё.

– Ты слышал, как я отлупила Катьку Лаврову? А она ведь старше и больше меня.

Я почтительно кивнул.

– Так вот, я научу тебя, как это делается. Тресь! Тресь! Тресь!

Её кулаки отмутузили воздух.

– Тресь! – тихо повторил я, неуверенно сжал кулак и нанёс слабый удар в пустоту.

– Прежде всего, если кто-нибудь заорёт на тебя, никогда не трусь, не веди себя так, будто думаешь, что тебя убьют на месте.

– Тресь! – я неуверенно ткнул маленьким кулачком перед собой.

– Нет, начинать надо с другого. Может, тебя вовсе и не собираются бить. Первым делом – глубокий вздох, – она глубоко вздохнула воздух и подождала, пока я сделаю тоже самое, – рёбра проступили под моей рубашкой, – а потом орёшь во всё горло: «Вали отсюда к чёртовой матери!»

На её крик в дверях комнаты появилась мама.

– Что вы тут делаете?

Она с тревогой посмотрела на меня. А я поднялся на цыпочки, сжал кулаки, зажмурил глаза, сделал глубокий вздох и заорал:

– Вали отсюда к чёртовой матери!

Потом повернулся к сестре и улыбнулся:

– Ну, как, нормально?

– Люся,… – сказала мама.

– Должен же он, наконец, научиться защищать себя.

Мама остановилась в дверях, словно не зная, что ей делать дальше. Тогда я насмелился, подошёл к ней, выставил перед носом свой маленький кулачок, глубоко вздохнул и пропищал: