Наталия Шимонова - Октомерон, или Моё путешествие по Андалусии

Покуда живём мы одними только книгами и мыслями, то сказочная сладость окутывает наши представления о жизни. Такая же сладость окутывала и меня, когда я пустился в странствие по дорогам Испании. О, как не знал я страны, по которой предстояло мне ехать, и в которой прожил я столь долго! Как заблуждался я в том, что мне предстоит увидеть в дороге! Ибо не цветы, но шипы увидел я, и шипы эти больно уязвили моё сердце.

Как дитя любопытный покинул я Мадрид. Дорога моя лежала на юг, в направлении Малаги. В странствие я пустился, заручившись компанией двух моих слуг, решительных, предприимчивых и сильных малых, которых люди прозвали Пако и Чико потому, что они были братьями и лицом были похожи друг на друга, как две горошины из одного стручка. Пако следовало бы назвать плутом, ибо способности его к всевозможным проделкам и хитростям превосходили все возможные соображения на этот счёт. Чико же был человек совсем в ином роде. Простой и гордый, он будто бы олицетворял собою весь тот благородный характер, который проезжие и иностранцы приписывают испанцам издавна. Иной компании у меня не было, но и эта меня полностью удовлетворяла. Я рассчитывал в пути встретить других путешественников, следующих в Андалусию, и присоединиться к ним. Вовсе же одному ехать мне не следовало, ибо пустынные и дикие места, кои надлежало нам проехать впоследствии, как мне говорили, кишели бродягами и разбойниками. К тому же, не очень показалось мне уютным чувствовать себя в одиночестве посреди полей и гор, которые предстояло мне преодолеть в моём пути.

Сев на наших лошадей, мы неспешно выехали за ворота. Мысли мои одолевали меня и, погружённый в них, я не заметил, как покинули мы окрестности Мадрида. Миновав Толедо, я будто бы очнулся, и глаза мои открылись. Моё путешествие началось только сейчас, когда знакомый мне Толедо остался позади.

Передо мной расстилались жёлтые выгоревшие на солнце травы, пробившиеся сквозь каменистую кастильскую почву. Вид их был так уныл, что невольная тоска сжала моё сердце. Беспощадное солнце! Не в твоей ли воле жизнь и смерть всего на этой земле? Ты озаряешь поля, заставляя колос наливаться силой, но ты же и сжигаешь его, если приходит тебе причуда, неугасимое светило! Но тут же я сказал себе: не вини солнце, ибо не оно причиной всему, но воля Провидения создала этот мир таким, и выжгла эту землю. Стало быть – это так надобно, и не следует придаваться тоске и печали! И всё же невольная грусть сжимала моё сердце и терзала мой ум. И вот по какой причине… Я мало ездил и почти ничего не знаю. Но детские мои годы пришли близ Рима, в краю италийском, природа которого щедра и богата той красотой, которой нет и названия. И вот мнилось мне, что если природа Апеннин столь щедра, то как же богата должна быть природа края ещё более южного. Как ошибался мой младенец-ум! Что пользы в прочитанных книгах, сказал я себе, когда ни одна из них не передаёт того, что может видеть глаз. Вместо роскоши и богатства узрел я будто бы нищету и скорбь, и с чувствами, огорчёнными такими видениями, и угнетённый своим разочарованием, отправился я в дальнейший мой путь уже совсем невесёлым.

Тусклая зелень олив сменяла выжженные поля, а оливы, в свою очередь, переменились на виноградники. Унылое зрелище навевали эти сельские картины. Все поля, однако, были ухожены, чисты, здоровы, но нигде не было видно ни одного крестьянина. Даже крестьянских домов нельзя было увидеть поблизости от полей. Будто бы чья-то неведомая рука, или, более того, чья-то воля обихаживала их зелень, или будто бы Господне чудо поддерживало в них жизнь, а человек не приложил ни малейшего усилия для того, чтобы вырастить эти оливы, или этот виноград. Вдали, на возвышенностях виднелись старые каменные замки с непременными донжонами, построенные во времена католических королей и даже ранее, о которых за расстоянием нельзя было разобрать: обитаемы ли они, или это лишь остовы былого величия, давно покинутые людьми?

Когда солнце стало припекать особенно жарко, мы решили остановиться в тени оливковой рощи. Чико занялся лошадьми, Пако – нашими припасами, я же сел в тени оливы и набросал тут же мои впечатления в книжку, которую специально взял с собою для записей.

Грустный путь наш меж полей и оливковых рощ продолжался довольно долго, и ничто не нарушало установившегося обыкновения нашего путешествия до самой той поры, пока, миновав города и селения, не прибыли мы к горной гряде Сьерры-Невады, что обрамляет собою Гранаду, некогда мавританскую, а ныне испанскую землю. Надо ли тут ещё прибавить, что в дороге я не встретил столь желаемого мною общества и не обрёл ни одного спутника? Однако к моей радости природа будто переменилась. Всё так же была редка растительность на горных грядах, но хрустальные ручьи и тень, падавшая от гор, нарушили мою печаль. Андалусия, это была Андалусия! Я чувствовал перемены в самом дыхании её! Я чувствовал перемены и в собственной душе…