Маруся Светлова - Как найти своего мужчину

На площадке перед домом стояла елка, немного косо воткнутая в снег. Наверное, в какой-то семье купили две елки сразу, вот и пожертвовали одну во двор. Елка стояла какая-то сиротливая и неубранная, и Насте стало ее жаль.

– Какая-то неправильная елка, – подумала она. – Новогодняя – и без убранства. Стоит себе одинокая, никому не нужная. А елка должна кого-то радовать…

И невольно подумала Настя – я сама как эта елка. Одинокая и неубранная. Никто меня к себе не забрал. Никого я не радую. И сама себя не радую…

Настя отошла от окна, подошла к наряженной елке, стоящей в углу комнаты, и стала рассматривать ее – где можно снять игрушки без особого урона для елки.

– Маш, а у тебя каких-нибудь елочных игрушек не осталось? – спросила она у Маши, входящей в комнату.

– Игрушек? – не сразу поняла вопрос Маша, – зачем тебе еще игрушки?

– Надо! – уверенно и убедительно сказала Настя. – Очень надо. Для доброго дела надо.

– Ну, раз для доброго… – протянула Маша, и своим певучим голосом прокричала куда-то на кухню:

– Петенька, достань, пожалуйста, Насте коробку с антресолей. Такая зеленая коробка, в которой игрушки лежали…

…Снег скрипел под ногами, когда Настя шла по утоптанной дорожке к площадке, на которой стояла елка. И это опять напомнило ей детство – как любила она ходить по такому вот скрипящему снегу…

И когда пошла она к елке, проваливаясь почти по колено в снег, и он попал, набился за голенища ее сапожек – опять вспомнилось ей это детское ощущение: колючего, царапающего холода.

Настя поправила елку, выровняла ее, углубив в снег, чтобы прочно стояла, и начала ее украшать.

Она украшала елку, надевая на нее игрушки – скромные, старенькие, которые Маша не надела на свою красавицу-елку. Но это было неважно, что они были скромными, что гирлянда была простенькой, самодельной, наверное, ее когда-то Маша делала с маленьким Пашкой. Главное, что елка с этими незамысловатыми игрушками становилась настоящей новогодней елкой.

Настя украшала елку, стараясь расположить немногочисленные игрушки наиболее красиво, – и что-то волшебно-детское было в этом процессе. Так, наверное, с таким старанием, даже с каким-то внутренним восторгом, только дети украшают елку.

И было что-то мистическое в том, что она сейчас делала, так она вдруг почувствовала. Что-то ритуальное сейчас совершалось. Сейчас, когда под ее руками елка, которая так напомнила ей себя – своей одинокостью, неприбранностью, непристроенностью, – становилась красивой, нужной, – как будто бы и с ней, Настей, что-то происходило.

Как будто какое-то волшебство сейчас совершалось. И совершала его она сама – сотворяя преобразование. Делая из одинокой и «ненужной» Насти – другую Настю, какой она хотела быть.

И как-то поневоле, как в детстве, когда дети под елкой загадывают желание, зазвучали в ней мысли:

– Господи, ну пусть он появится…

– Господи, пусть он мне встретится…

– Господи, ну пусть он найдется, тоже ведь ходит где-то неприкаянный. Встречает Новый год без меня, для него предназначенной…

И ей так жалко его стало, что он сейчас где-то в эту минуту без нее, с чужими людьми…

И когда нарядила она елку, ставшую другой, настоящей новогодней елкой, показалось ей, что волшебство уже случилось. Что-то уже произошло. И какая-то детская радость стеснила грудь. И вспомнились ей слова детской песни: «И вот она нарядная на праздник к нам пришла, и много-много радости детишкам принесла…». И она подумала – она тоже принесет много радости ему, своему мужчине, встреча с которым ждет ее.

И мысль эта была такой хорошей, такой радостной, что ей даже, как в детстве, попрыгать захотелось, чтобы эту радость выпустить. Но она не запрыгала – неудобно это было делать на проваливающемся снегу. Она не запрыгала, а, как в детстве, расставив руки, упала всем телом назад, в снег. Упала – и так и осталась лежать, смотря в звездное небо.

Она лежала, раскинув руки крестом, и смотрела в небо, и мысли ее были какие-то тихие и странные. Она вспомнила почему-то бразильский сериал, который иногда смотрела, и скульптуру Христа на высокой горе, который стоит над городом, и руки у него вот так раскрыты, и весь город у его подножья – под его защитой. Она не была в Бразилии, но много раз видела эту картинку.

Она лежала, раскинув руки крестом, и думала, что это очень правильно – жить в городе, под защитой Христа, и ей захотелось жить в Бразилии.

Она вспомнила, как, еще будучи студентками, они ездили с Лариской в ее родной город, и в городе этом на высоком холме стояла огромная скульптура женщины с мечом в руках. И так это было неправильно: женщина – и с мечом, и весь город лежал под этой воинствующей женщиной. И Настя снова подумала, что хотела бы жить в Бразилии, где над тобой раскинул руки добрый и любящий Христос.