Марат Байпаков - Танаис

Хор на вершине кургана прекратил пение. То знак для племени. Кольца вокруг кургана пришли в движение. Справа налево – первое, второе – слева направо, третье, как и первое, – справа налево, четвертое, самое огромное, – слева направо. Хор пятнадцати тысяч голосов заставил содрогнуться величавые горы. Песня-молитва, разгоняя утренний туман и зверье, летела в синее с кружевными облаками небо. Ноги в такт отбивают: раз-раз-два-три-три. Руки каждого крепко держат теплые руки соседа. Всадники же в парадных седлах плывут медленнее всех колец. Штандарты с синими, белыми, красными, желтыми, черными полотнищами колышутся, сменяют друг друга.

На вершине ритуального кургана, освященного святостью упокоившихся под ним вождей, жрица извлекла из-за пояса кинжал в ножнах, с навершием-фигуркой оленя, воздела руки к яркому солнцу. Светило увидело бронзу. Медленно, шепча молитву, не отворачиваясь от солнца, жрица сделала три шага назад. Левой рукой сжала волосы первого пленника, правой рукой поднесла кинжал быстро к его горлу. Коротким рывком подняла лицо пленника к себе. Наклонилась к уху пленного, прочла молитву. Выпрямилась. Бронза лезвия заиграла на солнце. Жрица прикрыла левой рукой пленнику глаза. Клинок пропел песню. Кровь хлынула из горла. Жертва упала. Захрипела. Затряслась в судорогах – агония. Вскоре в обеих руках девушки – отрезанные головы. Кровь капает на дерево настила. Третья голова покачивается у ее ног. Жрица снова поет. Поет с племенем, воздев высоко руки к солнцу. Грохот пятнадцати тысяч голосов сотрясает великаны-ели, ручьи, полные талой воды, седые скалы, что, помолодев, распрямляют морщины. Горы. Деревья. Ручьи. Поют молитву. Земля под ногами людей содрогается. Хор впадает в исступление. Счастье единения племени; людей внутри кругов племени; племени с природой, лугом, лесом, камнями. Счастье посетило племя. Слезы радости катятся с глаз даже суровых вожаков. Люди поют. Люди дышат в такт. Ноги танцуют танец: раз-раз-два-три-три. Праздник в честь Матери-Богини завязался…

Семью днями ранее…

– Видишь знаки на деревьях? – Длинный вытянул руку в сторону высоких темно-синих великанов-елей. Чужая одежда стесняла движения.

– Нет. Не вижу. – Мешок с зерном тщетно напрягал зрение. Ели, в молчании растопырив лапы-ветви, упорно отказывались давать знаки подлым людям.

– Да вот! Три красные тряпки на той громадине. Ну же! Смотри. Слепец. – Длинный быстро спешился и, прихрамывая, подошел к громадной, в темно-зеленых нарядах, ели, одной из трех, что сестрицами обнимали ветками другу друга. – Там. Вглядись!

– Теперь вижу. Кто слепец ? – Мешок с зерном в гневе воззрился на говорившего. Банда весело засмеялась.

Мешок с зерном, заслышав гогот сотоварищей, сперва разозлился, нахмурился, но переменил настроение. Теперь широко улыбался, разделяя настрой дружков. Потирал руки. Три красные тряпки висели, едва заметно, точно на середине крайней справа елки. Вот они, заветные границы края племени золотых рек.

– С этого места – разделимся. Вы семеро возвращайтесь к нашим жертвам Подземному Богу. И ждите нас. Дней через пять, как положено обычаем скифов, двинемся назад к вам. – Мешок с зерном командовал. Голос его звонко летел по редкому лесу. Маленькому человеку, сидящему в дорогом седле на породистой лошади убитого посла, так нравилось управлять, что ни ему, ни его спутникам никак не заметить было пятерых стражников. Мальчишки. Старшему – командиру – едва семнадцать. Племя золотых рек сторожило границы. Опыт горьких потерь, постоянных стычек с соседями, брани с пришлыми издалека грабителями – научил неусыпной бдительности. Последние три дня стражники наблюдали за бандой, скрытые высокой травой, камнями, кустами родной земли. Жадно ловили слова чужаков. Вглядывались в их спящие лица по ночам на беспечных бивуаках. Тощий, самый маленький страж, лет десяти, голый мальчишка, уже скакал к курганам племени. Два дня пути до вождя. Низко пригнувшись, крепко обняв коня. Лук в горите, полном стрел, бьет по спине. Возгласы позади него, озабоченного важным поручением, напротив, полны веселья: