Маргарита Сосницкая - Притчи

А ляжешь в койку, трамваи каждые десять минут сотрясают улицу, здание и Тишину. Соседки жалуются на трамвай, на дальность поездок, а Татьяне все ни по чем: она спешит в свой уголок у окна; а когда население комнаты сморит не первый сон-богатырь, она садится на постели и смотрит во двор на сиротинушку. Какая она совсем другая по сравнению с нынешними строениями, не чета им, ласковая, уютная, да уж больно запущенная; и жалко делается Татьяне церкви, жалко, как сироту бездомную или брошенного котёнка. Или! – Татьяну осенило – как царевну на паперти. Ведь это ж до чего душераздирающе, если царевна нищенствовать должна! И все лгут на нее, плюют, последние крохи отбирают и никто не пожалеет! Татьяна тайком, чтоб никто из товарок не увидел, возьмет да и перекрестится: вот тебе, церквочка, пряничек, не тоскуй, милая, царевночка бедная, вот и еще гостинчик – снова осенит себя крестным знамением, а вот еще, и целый кулич: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!» Это все, что из молитв, она знает наизусть. Да и откуда ей знать, студентке физико-математического факультета на хорошем счету?

А однажды Татьяна открыла глаза от тонко-серебряного звона, наполнившего комнату. Она села на кровати, взглянула в окно и обмерла: церковь стояла осиянная лунным светом, в котором струились снежные хлопья. От света золотился купол, от снега свадебной белизной отсвечивали стены и крыльцо.

– Красота какая! – восхитилась Татьяна и трижды перекрестилась. – Вот она, краса какая, эта тихая церковь. Спрятали ее, ободрали, а она все едино – краса! Все едино царевна! Вот она, тайная жизнь церкви! Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный!

Плавный поток снежных хлопьев покрывал церковь, будто крыло ангела.

Было это по старому стилю шестое января, навечерие Рождества Христова, сочельник, о чем Татьяна Маркова, золотая медалистка советской школы, знать не могла.

– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный! – шептали восторженно её губы.

На втором курсе студентов переселили поближе к alma mater, университету, на Воробьевы, тогда еще Ленинские горы, и все радовались, что кончились их мытарства в дальних поездках, можно дольше поспать и на проездном сэкономить. Только Татьяне было грустно уезжать со старого места, где ей приоткрылась светлая тайна, где ждала ее, привечала старая церковь.

Прошло много лет. Татьяна Маркова стала нет, не старым: душа не стареет, а прожившей жизнь человеком. Да что говорить о ней, если уж у ее единственного сына виски тронула седина. Большую часть свободного времени он просиживал в исторических архивах, составляя книги о делах давно минувших дней. Вот он-то и раскопал, что церковь во дворе бывшей Екатерининской богадельни именовалась Воскресенской и была приходом прадедушки Татьяны по материнской линии Маресовых. А бабушка, которой она не знала, здесь родилась и прожила до бурь революции.

Ныне, когда взялись за старое, как за новое, архив из Воскрсенской церкви убрали. Возвращают ее в лоно Святой Соборной и Апостольской. Но работы по реставрации еще не начаты, да и причет с иереем пока не пожаловали. А Татьяна приезжает сюда и подолгу стоит у крыльца, вспоминает далекую ночь сочельника, когда ей открылось сокровение земли русской, оказавшееся родовой тайной, и то удивительное ощущение теплого семейного очага, которого она больше нигде никогда не испытала, даже в своей отдельной московской квартире на таком этаже, где и ласточки не вьют гнезда. Стоит она, убеленная сединой женщина, перед церковью, которой теперь молодеть, вздыхает и повторяет:

– Воистину Воскресенская!

Слеза светится в ее глазах, как звезда, отразившаяся на дне колодца.

11.06.04 г.

Жили-были три соседа, Незван, Неждан и Красносвист. Любили они компании. А какая компания без бражки да закуски? И нет лучшей скатерти-самобранки, чем братское вскладчину. Идет по кругу шапка, и каждый в нее по трешке бросает. Но как только доходит до Незвана, он затылок чешет:

– Ой, братцы, забыл дома кошелек! Одолжите кто-нибудь. Честное слово, завтра отдам.

И всегда найдется добрая душа, готовая ссудить трояк.

Но проходило завтра, послезавтра, и добрая душа понимала, обещанного три года ждут. А три года для трояка – это никогда. Кто ж столько о нем помнить будет? Работал Незван в поте лица и цену копейке знал, помнил, что она при рубле цепная собака. И денежки дисциплинированно на книжку относил.