Татьяна Помысова: Сезон сбора камней. Альманах

Посвящается русскому художнику, Мастеру

Я спрашивал себя много раз: есть ли в мире такое отчаяние, чтобы победило во мне эту исступленную и неприличную может быть жажду жизни, и решил, что, кажется, нет такого. (Ф. М. Достоевский, «Братья Карамазовы»)

Куда плыли облака? Ослепительно белые, освещенные солнцем, недосягаемые, непостижимые. Августовское солнце играло белым светом на листьях берез. И они трепетали серебряными монетками на ветру. Сколько радости от солнца! Оно скрылось ненадолго, но затем опять ярко появилось из-за белого облака, осветило черепичную крышу дома и красные сосны. Ветки яблонь в моем саду согнулись под тяжестью плодов. Яблоки маленькие, зеленые, но их так много, что ветви стелются по земле. Освещены солнцем и цветы уходящего лета.

И такое счастье разлилось в этом солнце, в полуденном зное и в ярких бликах. И тайная радость, которая скрывалась в моей душе, а затем, совершенно внезапно, распахнулась навстречу любви… Так куда же плыли эти облака? Я знаю – в страну нашей памяти, где мы бережно храним любимых людей и события, не давая им уйти в небытие. «…Ибо всё океан, всё течет и соприкасается, в одном месте тронешь, а в другом конце мира отзовется…» 3 3 Ф. М. Достоевский

Белая церковь. Начало

Она подошла к порогу Юрьева монастыря, что построен на реке Волхов, в окрестностях Великого Новгорода. Река несла свои синие воды куда-то далеко-далеко, в неведомые ей дали. Была середина лета. Она ступила на узкую тропинку, ведущую к монастырю. Трава вдоль дороги была некошеная, высокая: полынь да ромашка. Пахла трава терпко, горько. Ах, какой дурманящий запах земли стоял в летнем воздухе! Пела душа от знакомого духа русской земли.

И вспоминалось детство, и время, когда была еще очень мала, а земля казалась ей тогда огромной. Монастырские ворота были широкие, она вошла в них и остановилась, увидев белую церковь. Церковь стояла в центре двора, похожая на большую белую птицу. У нее возникло чувство, как будто бы ее построили не руки человеческие, а соткался храм Божий святым духом из яркого света. Церковь парила, стремилась вверх, к бегущим облакам и к своему крылатому покровителю Святому Георгию.

Русская женщина всегда «истово верит в Бога». Она подошла и положила руки на белёные, толстые стены храма. Теплая сила, идущая от них, согрела ее, и содрогнулась душа рабы Божьей Марии, до самых недр.

Гриня

Она приехала из Петербурга в Великий Новгород к своему любимому. Он не был монахом и вел довольно богемный образ жизни. Сергей Гриницын, так его звали, был художником. Проживал он на территории монастыря, как и другая художническая братия, «вольным казаком». Рисовал картины, любовался на реку Волхов, несущую свои быстрые воды мимо монастырских стен. Ловил рыбу неводом и мечтал, наверное.

Сереже Гриницыну в ту пору было лет тридцать шесть, не больше. Всем хорош был Гриницын: тонкий стан, гордая, кудрявая голова. Глаза яркие, синие, так и пробирали насквозь женское сердце. Лицо породистое, чувственное, с оскалом, немного хищным. Похож он был на своего кудрявого тезку Сергея Есенина. Только взгляд ярких глаз не мягкий, как у поэта, а пристальный, цепкий, взгляд охотника. Она познакомились с ним в компании художников, вечных бродяг. Подруга, принимавшая участие в судьбе Маруси, как-то заметила ей:

– Тут Сережка Гриницын скучает в одиночестве. Очень из вас симпатичная пара получились бы!