Денис Егоров - Это снова они. Веселая стройка – 2

– Короче. Книга о чём? – прервал его Толян.

– Да по сути своей – о многом. Называется «Звёзды и не только». Приятель мой, астроном по профессии, решил живым и доступным языком описать свою область знаний для обычного человека. Но в процессе создания книги слишком раздвинул рамки и пустился в разъяснение многих других явлений и предметов. Несколько погорячился, на мой взгляд… В общем, можно сказать – книга универсальна. Обо всём.

– Ишь ты. Обо всём, хе… А не свихнулся приятель твой? – спросил Михалыч.

– Вы, конечно, шутите? Возможно, так и есть, – пожал плечами Стэплтон, – но не мне его судить. Именно такие смелые идеи меняют историю человечества.

Выпили снова. Закурили. Инициативу подхватил Степан.

– Как ты вообще к нам сюда попал-то, Стаптон? Ты ж должон учителем где-то быть или хотя бы считать чего-нибудь.

– Считать я умею неважно, – улыбнулся бородач, – человек гуманитарного склада ума и не технарь. Ну а попал к вам временно, так уж вышло. Остался без жилища, потерял работу, и очень нужны средства.

– Какие средства?

– В смысле… э-э-э-э… деньги, – застеснялся Стэплтон.

– Дак и скажи «деньги»! Мудришь всё!

– Погоди, – оборвал Толян. – Дак ты что ж? Бомжуешь? Дома своего нет?

– Временно снял комнату неподалёку и кров над головой имею. Соберу немного денег, чтобы уехать в Хабаровск. Меня тамошний ректор звал на кафедру.

Вновь стало тихо. Никто, кроме говорившего, не знал загадочных слов «ректор» и «кафедра», но спрашивать почему-то не хотелось. Толян как более опытный кивнул головой:

– Точно. Вот с нами покопаешь месяца два-три, денег наберёшь, и вперёд. На кафедру. Даже и не парься, езжай. Тем более раз ректор зовёт…

– Точно, – радостно кивнул Стэплтон. – А там, глядишь, и новая жизнь.

– А как же ты квартиру-то потерял? – спросил хозяйственный Михалыч.

– Грустная история в духе Шекспира. Интрига и неверная любовь.

По такому случаю открыли вторую бутылку.

– Квартиру Шекспир, что ль, забрал у тебя? Еврейская фамилия какая-то…

– Нет. Сам оставил бывшей супруге.

– А говоришь – Шекспир. Он тут при чём?

– Шекспир – величайший английский драматург, но это не важно… Изменяла мне жена с моим начальником по работе. Застал их обоих в недвусмысленном положении. Пришлось уйти из дома и бросить работу, – нехотя пояснил бородач.

– О как! Круто ты выступил! А что за положение-то было? Лежали как? – оживился Степан.

– Я предпочёл бы не приводить столь личных подробностей. Тем более что к нам это всё не имеет отношения.

– Видать, нехило лежали, – заметил Толян. – Эххх… меня б туда… У меня и жена бы сама с окна летела, и начальник с работы скорым шагом… Добрый ты, Спертон, человек! Бросил всё и ушёл. Двое борются, а ты молча в уголке стоишь?

– Возможно, вы правы. Я не настолько брутален и импульсивен, как вы, однако должен заметить…

Беседа очень вовремя прервалась. Как только Толян захотел выяснить, кем же его обозвали, скрипнула дверь и в бытовку шагнул прораб Гена. Худой и щуплый тихоня, он откровенно побаивался своих рабочих и был плохим командиром. В отличие от другого прораба – Коновалова, который, по счастью, был на складе и получал рукавицы. Гена робко улыбнулся и заметил:

– Мужики… тут уже полвторого… а обед до часу у нас…

Толян по-кошачьи вскочил и, закрывая телом бутылку, плавно двинулся на Гену. По житейскому опыту он знал, что лучшая защита – это нападение.

– Что ты за человек такой, Гена? Эсесовец просто. Палач…

– Я? – изумился Гена.

– Ворвался сюда и кричишь с порога: «Все встать, на первый-второй, выйти из камеры!» Разве так можно с людьми? Волю тебе дай – всех постреляешь!

– Я?! – ещё более изумился Гена.

– Ты! А что? Время для тебя всё. Часы надел, и начальник уже. Человеческое потерял за погонами! Вот скажи, – обернулся Толян к новичку, – как свежий человек у нас, разве какое-то время важнее живого человека? Время – оно всегда, а я раз – и помер с работы. На мне и так которая уже рубашка сгнила от пота. А результат?

Перед глазами Стэплтона пронеслись рабы на римских галерах, чернокожие невольники плантаций Америки и измождённые узники ГУЛАГа. Он приподнялся и гневно заявил:

– Никто не оспаривает необходимости труда и авторитета вышестоящих. Но нельзя же бесчеловечно и авторитарно эксплуатировать трудящихся! Никогда время не было критерием человечности и прогресса! В эпоху императора Юстиниана…

Гена торопливо выскочил за дверь, и тема Юстиниана осталась нераскрытой. Толян хлопнул оратора по плечу: