– Будешь знать, ублюдок, как нарываться, – с ненавистью процедил седой и, сорвав с шеи Дориана кулон, швырнул его в кучу мусора в углу. – Теперь одной тварью в мире станет меньше.
Договорив, он сжал трубу и начал наносить удар за ударом по грудной клетке парня, по голове, превратившись от ненависти в самое настоящее животное. Его товарищ в песочной ветровке курил в стороне, морщась и наблюдая за жестокой расправой. Громила отошёл справить нужду за угол.
Очередной удар пронзил голову болью, вонзаясь в мозг отточенной стрелой. Ощущение реальности смазалось, мутный взор затягивало чёрными тонами, подталкивая к спасительной бездне.
«Я люблю тебя, Лео…», – произнёс про себя Дориан и потерял сознание. Голова безвольно повернулась вбок, и только тёплая кровь продолжила капать на грязный, серый бетон. 5 5 *Автор уважительно относится ко всем религиям. Негативное отношение к исламу и его уравнивание с терроризмом является художественным приемом, использованным для создания необходимой для сюжета конфликтной ситуации. События полностью вымышлены и не имеют никакого отношения к реальной жизни и реальным людям.
Когда Дориан ушёл, Леон разгромил добрую часть квартиры, а после завалился с бутылкой коньяка на диван посреди всего этого погрома и продолжил напиваться, но уже отнюдь не от хороших эмоций. Внутри всё кипело и бурлило, а крепкое спиртное разжигало этот огонь ещё больше. Он действительно подумал, что Дориан связался с соседом и совсем не по-дружески. А что он мог подумать? Сосед в халате и, кажется, без белья под ним, и его полуголый брат, крепко обнимающий его. Может быть, если бы Леон был трезв, если бы они не поссорились незадолго до этого, он бы хотя бы попытался всё проанализировать и услышать их. Но он этого не сделал. И не собирался понимать их и, тем более, прощать. Дориан опустился до связи с мужчиной, какая, чёрт побери, радостная новость! А ведь Леон всегда боялся этого…
Ещё в детстве он очень бдительно следил за братом, когда тот общался с другими мальчишками. После, повзрослев, он понял, что просто ревнует его – людям свойственно бояться потерять самое дорогое. А потом, когда они стали знаменитыми и каждый считал своим долгом спросить их всех, но чаще всего именно Дориана, об ориентации, а то и предложить нетрадиционную любовь, Леон вовсе стал беситься от подобных вопросов и домыслов, став, фактически, гомофобом. И больше всего он боялся, что однажды, устав от этого гнёта, Дориан решит поступить назло всем и действительно попробует найти себя в паре с другим парнем. Он ведь такой – своевольный, упрямый и любящий делать всё наперекор всем. От подобных мыслей хотелось не то нервно смеяться, не то напиться вдрызг. Но ещё страшнее было думать о том, что Дориан может выбрать такой путь самостоятельно, а не назло кому-то. И сегодня вечером Леон убедился в том, что так и есть.
– Сука! – в который раз прорычал Леон, одной рукой сжимая бутылку, а второй пытаясь нащупать в кармане сигареты. – Как же ты докатился до такого? Лечь в постель с мужиком…
Он выругался и, выдохнув, припал к горлышку бутылки, глотая горький напиток. Так продолжалось на протяжении нескольких часов: Леон пил и ругал брата последними словами, говорил, что больше на порог его не пустит, но где-то на задворках сознания всё равно стучало, вышитое там, на подкорке мозга, «Я люблю тебя».
Постепенно ярость начала уходить, угасать, и виной тому было не расслабляющее действие спиртного. Мысли всё больше начинали крутиться, концентрироваться вокруг брата, и от этого было никуда не деться. Да, он всегда скучал по нему, когда его не было рядом, и точно так же Дориан тосковал по старшему близнецу, когда не видел его, не мог прикоснуться. Ссоры ссорами, но есть целое, которое неделимо, и они всегда были им и останутся.
Вслед за злостью куда-то начал улетучиваться и алкоголь из крови, его будто выпаривали оттуда. Несмотря на то, что Леон убеждал себя в том, что Дориан сам виноват и заслужил ночёвки на улице, злиться на него больше не получалось. Место огненной ярости всё больше занимала тоска по нему, по его второй половинке. А к трём часам ночи, когда алкоголь окончательно перестал действовать, сколько бы Леон не пытался влить его в себя, к тоске примешалось чувство липкой, всепоглощающей тревоги. Дориан был прав, они ведь всегда чувствовали друг друга, но из-за ссоры перестали слышать. И как раз в это время его загнали в угол в заброшенном отеле, и для него начался его персональный ад. Ад, из которого самый близкий человек не спас его.
Читать дальше