Герберт Грёз: Этюды в жутковатых тонах

Прошел час. Двое в таинственной квартире все так же стояли друг напротив друга, и между ними катался туда-сюда красный клубок. Томная нимфа совсем исчезла из поля зрения Дмитрия Павловича, и ее место прочно заняла сия странная обитель, наполненная нелепицей. Ничего не понимая, старик всматривался в происходящее, выкуривая сигарету за сигаретой. Ночь плеснула в небо чернилами, разбудив крикливых птичек и гулящих котов. Снова так же внезапно погас свет, и словно черным полотном кто-то завесил окно.

Дмитрий Павлович положил бинокль на стол, почесал затылок и отошел вглубь кухни. Недоумение, испуг и непонятное волнение слились в невообразимый коктейль, вытеснив все остальные эмоции. И теперь надвинувшаяся ночь уже не сулила отдыха и покоя, нет! Она таила в своем мраке что-то необъяснимо ужасающее. Дмитрий Павлович с трудом смог признаться самому себе в том, что он боится. Пришлось как в детстве заворачиваться в одеяло. Но часам к трем утра мелкий противный озноб разбудил старика, заставив пялить глаза в непроглядную темноту холодной квартиры. До самого рассвета Дмитрий Павлович лежал под одеялом, свернувшись в позу младенца, пытаясь успокоиться и унять мерзкую дрожь по всему телу.

Утро разогнало дурные чувства, и на работе Дмитрий Павлович успел забыть ночные переживания. Вокруг сновали люди, светило солнце, и лишь к вечеру накатившие воспоминания заставили старика вздрогнуть и выронить сигарету из пальцев.

Идти домой! Туда, где в окне напротив правит бал какая-то нечисть. Где неведомая сила вновь заставит Дмитрия Павловича взять бинокль и смотреть на этот страшный спектакль ровно до того момента, как чья-то невидимая рука отключит свет в непонятной квартире.

На этот раз комната была пуста. Ну, то есть, не то, чтобы совсем пуста – просто людей в ней не было. Вместо них между диваном и окном вальсировало красное одеяло. И если люди хоть еще как-то вязались с обычной реальностью, то это уже было чересчур. Дмитрий Павлович чувствовал, как на пальцах, сжимающих шершавую поверхность бинокля холодеет пот. Это было невыносимо! Казалось, что в ушах играет какая-то навязчивая музыка, а в воздухе летают сотни тысяч мелких иголочек.

Почернело небо, погас свет в страшном окне. «Хорошо, – подумал Дмитрий Павлович, – что у меня нет красного одеяла». Почему-то эта мысль немного успокоила его, однако тут же возникла другая. Даже не мысль, нет, скорее, ощущение. Чего-то неизбежного и неприятного.

И еще сожаление о том, что он начал подсматривать за этим всем. Как будто если бы он этого не сделал, ему не пришлось бы сейчас прятаться за одеялом.

Темнота скрыла окружающий мир. Сна не было. Дмитрий Павлович, дрожа, читал про себя какие-то молитвы, ни смысла, ни значения которых он сроду не знал.

И вдруг все вокруг залил свет. Яркий, бьющий в глаза. Старик едва не завизжал от ужаса. Едва взяв себя в руки, осмотрелся. И в отчаянии уронил голову на руки. Слева было кресло, позади высокий шкаф. Где-то в голове старика застучал ритм жесткой и отчаянной музыки. На полу лежало красное одеяло.

Прошло уже много лет, но я помню все до мельчайших подробностей. Это одно из тех странных детских воспоминаний, которые остаются на всю жизнь, никак не меняясь со временем.

Мне было двенадцать лет, когда мои родители решили отправиться на автомобиле в наше первое далекое путешествие – в курортный город. До этого мы ездили к морю только на поездах. Стук колес, запах угля и креозота, жаркий ветер из открытого окна, бьющий мне в лицо, когда я лежу на второй полке, – все это мне казалось на тот момент в тысячи раз более романтичным, чем тряска в положении сидя в течение суток.

Впрочем, оказалось все совсем не так, и в автомобильном путешествии тоже нашлась своя прелесть, но рассказ не о ней.

Ехали мы к маминому двоюродному брату, сын которого был моим ровесником. Мы хорошо с ним дружили, хотя и редко виделись. Его звали Миша, он был слегка склонен к полноте, удивительно добродушен и спокоен.

В тот год мы окончательно почувствовали себя взрослыми: нас стали везде отпускать одних. На море, гулять, даже на дискотеки. И вот одним таким вечером, когда мы были предоставлены сами себе, бес нас попутал пойти в сторону от моря.

То, что это было не лучшим решением, мы поняли только когда Миша сообщил, что не знает района, в котором мы оказались.

– Улица Карбышева, – сказал я, осмотрев желто-серую стену дома, мимо которого мы шли.