Виктор Балдоржиев - Июльская проза. Сборник

Лёня строчит без остановки, как следователь. Его обезьяны непрерывно срывают и швыряют бананы. Колька парирует, пытаясь выстраивать логику, как адвокат. Его обезьяны моментально ловят и глотают летящие бананы. Возникшая в моей голове обезьяна отмечает, что каждый из нас весит более сотни килограммов. Три с лишним центнера на джипе.

Пробую проявить какой-нибудь образ и сосредоточиться. Медитировать. Не выходит. Почему-то вижу милицейские фуражки. И тут, уже засыпающий, вспоминаю, что друзья мои до выхода на пенсии занимали в правоохранительных органах большие звания и должности, имеют богатейший опыт работы в расследовании уголовных и экономических преступлений. Полковники… Они и сейчас ярко выделяются из толпы: прекрасно знают юриспруденцию, чутко следят за изменениями в законодательстве, не пропускают новости по ТВ, выписывают и читают газеты, обсуждают футбол, привычки политиков, прямые линии. Работали они следователями, адвокатами, судьями, в службах безопасности. Теперь организовали местное отделение партии и заняты политикой на районном уровне, а столица продолжает заваливать проблемами…

Люди, на которых жалуются Лёня и с которыми заседает Колька, намного младше их. Они, как и чиновники по всей стране, бывшие строители, агрономы, зоотехники, инженеры, перешедшие в разряд удачливых и неудачливых чиновников и менеджеров. Как и положено им, пилят бюджеты, разрабатывают схемы для получения откатов. На самом деле их любой ОБХССник из райотдела моей молодости приструнил бы.

Все жалобы бывших полковников и генералов, работающих в системе власти региона, нынче адресованы бывшей преподавательнице, которую пронесли по головам людей до высокого поста руководители и функционеры разных партий, иначе говоря – партийные авторитеты, презирающие народ и в ответ презираемые народом. Этим ничто глаза не выест, только утрутся.

Теперь мадам никого не слушает. Какое ей дело до каких-то жалоб, грязных и пыльных районов и деревень, их руководителей, тем более – людей, живущих в совершеннейшем безденежье и активной нищете. Вон, депутаты госдумы и те выше её получают – по полмиллиона в месяц. министры по два миллиона в месяц, начальники нефтяников и газовиков – по миллиону в день. Они – бе-не-фи-ци-а-ры, то есть получатели доходов, а она, видимо, ещё не вошла в эту категорию. Какая несправедливость!

Будет ли мадам думать о тех, кто одну красненькую в месяц на семью имеют? Подражая своим кураторам, обороноспособность свою она укрепила основательно: ни одна жалоба не пройдёт и не потревожит, а потому – всё спокойно, развивается, процветает. А что ещё требуется?

Во времена моей молодости на этих бенефициаров никто бы и внимания не обратил, до того серые людишки, хотя вредные и жадные…

Голоса друзей становятся глуше. Машина идёт мягко, усыпляет.

Продолжаю проваливаться в сон, где клубятся мысли и образы, которые на этот раз проявляются уже как часть мутной и ватной темы, которая разрослась в кучу-малу, в какой-то дикий исторический ужас из прошлого и настоящего. Это глобальная система равнодушного разора из прямоугольных кабинетов с одними и теми же обитателями, зарешеченных камер, набитых рычащими существами, обшарпанных стен и заборов, подъездов и квартир, пропахших кошачьей, собачьей, человечьей мочой. Система эта с громадными эверестами мусора, стеклянными небоскрёбами, расплющенными временем бараками. В этом ужасе толпы первых, вторых, третьих и последних секретарей, президенты и разных организаций, рабочие и работницы, крестьяне и крестьянки, чиновники и бандиты. Там изысканные диваны, кресла и золотые унитазы соседствуют с табуретками, солдатскими койками и парашами. Этот ужас наворочен из всего немыслимого и невообразимого, но реального, существовавшего и существующего.

Там прошлое и современность каждого из нас…

Диалоги Рожкова и Лопатина возникают из этого ужаса, а сами они верещат где-то внутри этой кучи-малы. Их не видно, они там далеко-далеко, в каком-то закоулочке, который и найти невозможно. В таких закоулочках – верещим все мы, но каждый слышит только себя, ибо у всех нас отсутствуют уши. Ничего не поделаешь, эволюция способна и не на такое.

Неожиданно появилась мысль о том, что грех указывать на недостатки человека и страны. Не очередная ли обезьяна гримасничает? Потом вдруг отчётливо возникли события тридцатилетней давности. Там, в каком-то закоулочке, такие же приматы, из которых родились сегодняшние. Вот женщина с выпирающими отовсюду кустодиевскими формами и округлой кормой шириной почти в метр, возглавлявшая профсоюз и одновременно орудовавшая в бухгалтерии художественного фонда города NN. Она постоянно «строила и воспитывала» моих друзей – художников и скульпторов, выпускников институтов им. В. И. Сурикова и И. Е. Репина. Кстати, трудами этих мужчин и существовал оживший в моей памяти фонд и все его мужички и бабы, включая и «воспитательницу» с кустодиевскими формами.