Юлия Качалкина - Письмо в темноте

Но тряпки по прошествии нескольких часов начинают пахнуть разлагающимся телом некогда живого существа.

Так что не нужно усердствовать в небезразличии.

Засыпая, представляешь себе одну и ту же картину – одну и ту же с пугающим постоянством: ночь, улицы пусты, прохожих – лишь пара милицейских мальчиков из соседней казармы, идущих дозором по слепой от мелкого снега погоде… и ты покидаешь подъезд своего дома. Босиком, в одной рубашке до середины голени и кофте на больших круглых и неуклюжих пуговицах, пронзенная в промежности ощущением мертвого мартовского холода.

Особого повода выходить нет.

Ведь даже по утрам ты с трудом (все труднее и труднее) возвращаешься к привычкам здешнего – вспоминаешь заботы и свое место солнцестояния. Отшелушенная до безымянной древности за время сна, с почти физической болью обрастаешь заново. Но иначе нельзя, иначе слишком страшно для тех, кто знает тебя прежней.

Повода, позволишь ли повториться, нет. Есть тупая воля переживания, поддавки какому-то зову, провокация уюта и режима. Надсадиться, нарваться, накалиться и – сдержаться.

Выйти в ночь, стать голыми ступнями в снег и не сделать ни шагу, слушая, как перешучиваются на другой стороне дороги два паренька в металлических касках сторожевых.

Эти трое прошли друг за другом прямо под окном нашей приемной, нос в затылок, чередуясь: парень, девушка, парень. Прошли деловито, позвонили в дверь и предложили купить… комнатный фонтан.

Газетному референту, каким ты служил года три назад сразу после универа, тоже однажды позвонили и предложили приобрести гамак. Этот случай не забылся, оброс фантастическими подробностями и до сих пор живет в редакции на правах анекдота.

– Вы к кому?

– Мы к вам!

– Прямо так и ко мне?

– Да! Из самого Бибирево!

– Здесь редакция журнала, чего вы хотите?

– Да я говорю: мы пришли к вам!

– Вы рукопись, что ли, принесли? К нам можно только с рукописью (боже-боже мой, что я говорю! И вдруг вижу…) Вы хотите, что ли, продать мне комнатный фонтан?

– А вы их не любите?

– Я много чего люблю, но вот комнатные фонтаны как-то не приходилось. Из них животные всю воду выпивают.

– Так еще нальете.

– Да наплюньте, не налью.

– Уверены, что не хотите комнатный фонтан? Меня, кстати, Сашей зовут.

– Ну, и?

– Не хотите, значит… а возьмите тогда одноразовые бритвы. (Распахивает истертый пакет. Станков в пакете – ровно до половины.)

– Не нужны мне ваши бритвы, я давно облез.

– Да?

– Я же говорю вам: или рукописи, или идите отсюда обратно в Бибирево.

– Да вы не бойтесь нас.

– Да не боюсь я вас. Вот еще.

У современного немецкого прозаика Йенса Шпаршу есть целая книжка про продавца комнатных фонтанов. Герой – какой-то расквартированный высокий чин бывшего ГДР, после падения Стены вынужденный торговать этим экзотическим предметом интерьера и от двери к двери, от покупателя к покупателю, узнающий о людях такую удивительную правду, которую не узнал бы никогда в своем комфортном настоящем, не прервись оно вдруг.

У них, у немцев, есть еще книжка про разносчика новой обуви: какая-то большая обувная компания, перед тем, как запустить промпроизводство модерновых, скажем, сапог, выдает парочку специально взятому на ставку мужчине и тот их носит, делясь впечатлениями. Где чего жмет, где чего трещит и предательски отрывается. Ему за это еще и деньги платят. А попутно у разносчика, разумеется, рождается оригинальная философия жизни.

Есть книга про пожарника. Про фотографа. Про клоуна. Про библиотекаря.

Думаю, мир может считать себя в полном порядке, пока еще можно проверить такие чудеса на практике.

…кстати. В одесском городке однажды родилась Анна Горенка. В городке Большой Фонтан.

Кто говорит?

Я говорю. Это я, а ты думал. Где твоя рука? Нет-нет! (Смеется.) Мы не станем этим заниматься вот так. А как? Ну не так же, не по телефону!

Хотя почему бы нет.

…любимый вопрос был: «Скажи, какого мы цвета внутри? Думаешь, красного? И кровь там у нас – булькает, плещется, как в кувшине?» Отвечали: «Глупости! Кровь – в венах, вены – трубочки, с поворотами, одна в другую». Так значит, внутри – темно?

Выходит, что так.

Внутренняя Темнота не имеет места. Протяженности, времени, начала и завершения. Она не наступает. Она просто есть. Целая, плотная, обязательная, неразличимая и невопрошаемая. Как темно между деревянным остовом лодки и краской, нанесенной поверх, между ветвью и листком, проросшим из нее, семечком и шелухой, руками гончара и глиной… между мыслью и голосом.