Владимир Невский - Майское безумие

«А ведь шансов у него больше, – с грустью отметил Слава. – Красавчик-блондин! Мечта любой девчонки. Все при нем. Упакован с головы до пят. Бог ничем не обидел парня. Ум, красота, дом – полное изобилие, родители – золото. Никогда не возникала проблема отцов и детей, переходный возраст прошел без обоюдных обид и упреков, даже незаметно как-то. Институт он окончит с покрасневшим дипломом. Знания – на „четыре“, но доллары все-таки заставят документ принять нужную достойную окраску. Да и будущая работа уже присмотрена и подмазана. Ждет его теплое местечко в одном из преуспевающих банков, с прекрасной перспективой быстрого взлета по карьерной лестнице».

Звонок прервал его невеселые размышления. И сразу же пропала тишина. В аудиторию ворвался шум, шелест одежды, шорох тетрадей, говор сокурсников.

– Пошли в буфет? – хлопнул его по плечу Борис.

– Никакая духовная пища не заменит горячего пирожка с капустой, – согласился Слава.

Пирожки оказались едва теплыми, с вязкой начинкой из картошки. Чай вообще не мог называться чаем, так, неудачная пародия. Но, как говорится, голод не тетка, студент не гурман. Жуй все, что жуется, лишь бы в желудке не образовалась космическая черная дыра.

– Какие планы на вечер?

– Я сегодня выхожу на работу.

– То есть? – удивился Борис.

– То есть я прошел жернова конкурса с красивым название «кастинг» и занял почетное первое место.

– И? – с нетерпением повысил голос Боря. Его иногда раздражала манера друга вести разговор. Вместо того чтобы сразу, в одном предложении, выложить всю информацию или мысль, Орех начинал дробить, говорить полунамеками, ставя виртуальные многоточия.

– Меня взяли на работу в ресторан «Эра Водолея». Гитаристом. Я уже целую неделю днем репетирую с группой. А вот с сегодняшнего вечера, с шести и до полуночи я работаю.

– Неделю? И ты молчал?

– Сглаза опасался.

Борис молча дожевал резиновый пирожок:

– А тебе это надо? – спросил он и тут же выругался в душе. Друг полгода назад потерял в автокатастрофе обоих родителей. Ему надо было как-то жить и продолжать учебу. – Извини, брат.

Орех только слабо повёл плечами. Прозвенел звонок, и друзья поспешили в аудиторию за очередной порцией знаний.

Иногда этот самый редкий пресловутый талант только мешал. Слава пытался сосредоточиться на «финансировании и госбюджете», или, по крайней мере, перестать думать о Стелле, но даже отвлеченные мысли постепенно скатывались на эту девчонку. В конце концов, Орешкину пришлось подчиниться своим не очень радужным умозаключениям.

«Что ж, значит, это судьба. Я сам даю Борису гандикап. Чего-чего, а он своего шанса никогда не упустит. И в моем отсутствии будет окучивать девчонку по всем правилам ловеласа, по науке Казановы. И Стелла, конечно же, не устоит перед таким напором, таким шармом и харизмой». Слава даже вздохнул вслух, но никто особо не обратил на это внимания, и уже через мгновение Орех вновь погрузился в пучину душевных переживаний.

«А может, это и к лучшему. Ты же реалист, Ярик. Так что оцени ситуацию разумно, как принято говорить, на трезвую голову. Сладкомёдова слишком дорогая девочка. Сам видишь, какие она носит вещи, какие украшения, какая эксклюзивная косметика. Тебе не потянуть эту ношу. Рано или очень рано, но недопонимание все-таки вспыхнет, а там взаимные упреки и обиды. А после чего – каждый побредет своей дорогой. Общего будущего нет и быть не может. Мрачноватая складывается мозаика, но что делать. Жизнь. А раз ты это так прекрасно понимаешь, то и не теряй головы. Не лезь в эту реку. Умный всегда найдет выход из тупиковой ситуации, а мудрый – никогда не попадет в оную. Так что, не смотря на свои двадцать с хвостиком, постарайся, Ярик, быть все-таки хоть капельку мудрым».

Обед протекал мучительно долго и скучно. Родители были в очередной ссоре и потому пребывали в «безмолвной войне». Бабушка, аристократка от кончиков волос до педикюра, а больше по прихоти своей, вела себя соответственно. Держала нейтралитет и дистанцию. Делала вид, что ничего не произошло, в основном говорила на тему замечательной погоды и отвратительной внутренней политики российского правительства. Ее, правда, никто не слушал и не поддакивал. Стелла словно со стороны наблюдала за разыгрываемым фарсом, ей было и смешно, и грустно. В семье действовал негласный закон: каждый ее член имел право на независимость и неприкосновенность своей личной жизни. Вполне демократичный и хороший закон. Вначале. Теперь же все больше проявлялась его обратная сторона. Ничего хорошего. Каждый жил в собственном мире, варился в персональных интересах и потребностях. Не допуская друг друга, все в итоге оказались наедине с заботами и проблемами. Никто даже не мог дать дельного совета, не зная всех тонкостей и подводных течений. Да что там советы, не хватало душевной теплоты на простое человеческое сочувствие. Все они, собравшиеся за обеденным столом, по большому счету, были инвалидами на человечность, точнее: на полное отсутствие ее. От таких выводов на сердце стало плохо и тревожно. Уголки глаз предательски повлажнели, что со Стеллой происходило крайне редко.