Отсутствие стройного плана и действие по обстоятельствам успело войти в привычку еще со времен польской войны. Генерал уютно чувствовал себя в таких ситуациях, доверяясь чутью и глазу – где, когда и кто, ― и не допускал ошибок. Инцидент при осаде Очакова годом ранее подпортил репутацию, но не убавил уверенности в себе. Там, если бы не его ранение, вынудившее тогда покинуть позицию, все и правда могло бы состояться. Так, по крайней мере, считал генерал и отбрасывал прочие соображения. Потери: в какой-то час четыреста с лишним человек? Так война. Он и сам, поди, не прятался. Пулю вырезали из шеи в присутствии священника, готового в любой момент отпевать. Но ничего, обошлось. Даром что рану обработали, как это часто с генералом бывало, плохо. Спустя несколько дней ввиду частых обмороков ее вторично чистили, вынимая кусочки ткани – остатки рубахи и мундира. Обмороки сменились лихорадкой и приступами удушья, все с признаками желтухи. Месяц существования между этим светом и тем. Нет, он не ошибся тогда, при Очакове, а просто-напросто был ранен не вовремя. А когда ранят вовремя?
На этом вопросе, оставшемся без ответа, дождь затих. Со стороны Фокшан еще летели отголоски грома. Вот еще трудность. Мало того что пятнадцать верст, так еще не дороги, а грязи. А ждать, пока просохнет, не резон ― можно не успеть взять редуты до темноты. А там ведь еще монастыри. Наверняка уйдут в них отсиживаться. А это не полевой редут: окоп в метр и вал в полтора-два. На стены в темноте и без подготовки не полезешь. Впрочем, почему нет? Почему нет?
Морщась генерал встал и вышел из палатки. Тень Прошки метнулась было к нему, но генерал вернул слугу на место:
– Да спи ты, дурак! Посты сверю… Спи!
Взяв привязанного у входа коня, он двинулся шагом на юг. Раскинутый наскоро лагерь спал. Постовые дремали одним глазом на ружьях, но завидев белую рубашку командующего выпрямлялись по уставу. Генерал молча кивал им, не утруждая себя произносить пароль, и ехал к переднему краю, добравшись в полчаса до передовых казачьих постов. Здесь генерал впервые произнес пароль. Казаки его, конечно, узнали, но, что удивило, ответили строго по уставу.
Взяв с собой четверых: древнего, как и он сам, урядника и трех рядовых, по виду первоходков, генерал двинулся в сторону обозначенного на карте леса. Ехали в полной темноте, молча. Целину не сильно размыло дождями. Не Невский проспект, конечно, но и не по колено в грязи. К рассвету просохнет, а с солнцем там, за лесом, и вовсе аки по суху. В первой половине дня дождя обычно нет – он только копится. А вечером пусть идет – помыться на радостях.
Через версту генерал свернул налево, и почти сразу мрак озарился близким пистолетным выстрелом. Пуля прошла вскользь по рубашке, чуть опалив ее, сбив с лошади одного из первоходков – точно в лоб. Генерал направил коня на выстрел, вынимая на ходу короткий егарский тесак. Эта привычка всегда и везде идти только вперед в очередной раз чуть не стоила генералу жизни. Вылетевшая откуда-то из темноты пика едва не вошла в горло лошади, скользнув по ее шее. Генералу удалось обрубить древко, но отбивать зашедшего слева янычара было уже нечем. Тот, видно, хотел не убить, а взять в плен, почуяв в белой рубашке весомого «языка», и потому не стрелял. Янычар попытался сработать штыком, чтобы легко ранить и сбросить русского с лошади. Но одним движением сделать это не удалось, только рубашку порвал, а на второй попытке его голову срубил урядник. Тело незадачливого янычара рухнуло под брюхо генеральской лошади, а срезанная голова как мяч укатилась в темноту. Того, что с пикой, заколол один из первоходков – он бросил пику и она насквозь пробила турка, так что тот и звука издать не успел. Стычка продолжилась. Еще одна пуля скользнула по генеральской рубашке.
– С коня! В рубаху бьют! С коня! – заорал в бешенстве урядник, и генерал подчинился, с того момента лишь наблюдая за стычкой. Выстрелы сработали как маяки. Казаки не стреляли в ответ, но рубили. И рубили с одного раза. Поутру, когда основные силы союзников достигли этого места, было обнаружено восемь зарубленных янычар. Еще одного, оглушив прикладом, казаки взялив в плен. Он оказался молодым офицером, командиром отряда, и первый, единственно удачный для турок выстрел принадлежал именно ему. Пленный дал точные данные о численности, расположении и руководстве войск. После чего турка отдали уряднику.
Первоходок, погибший от уготованной генералу пули, был единственым сыном урядника. Что станет с пленным турком, генерала не интересовало – казаки щепетильностью и гуманностью не отличались. Но пять лет спустя, при объезде войск перед штурмом Праги, генерал узнал урядника и к восторгу всего строя за руку поздоровался с ним. И поехал дальше – много было таких урядников. Генерал не увидел за его спиной молодого казака, иссиня-черные глаза которого горели каким-то особым, наполненным воспоминанием о Фокшанах огнем…
Читать дальше