Егор Клопенко - Миры Джеймса

Театральный мир моей юности; отчего же мы все сначала примеряем на себя столько чужих ролей, чужих жизней, прежде чем заняться своей? А может, это тоже роль, просто она в отличие от всех остальных – главная?

Наблюдали ли вы когда-нибудь за часовой стрелкой? Хватало ли терпения заметить ее движение? Но она движется, ей-Богу движется. И разбитая бессонная ночь, казавшаяся бездонной пропастью, в которую мы падаем, сменяется рваным скомканным утром и бесцветным трудовым днем. И приходит вечер, клочками, словно тучи, собирающиеся за окном и проливающиеся на нас, бредущих домой, скромной благодатью.

Все движется. Наша жизнь еле заметно идет к весне, своими тайными тропами, скрытыми от наших глаз. Нам остается только догадываться о том, что это за путь, всматриваясь в темное окно.

Так идет наша судьба от недоверия и непонимания до любви к нам. Так идет женщина тайными тропами своих мыслей: загадочные лабиринты сомнений, прекрасные как видения тихие долины мечтаний, опаснейшие темные пещеры предчувствий; манящий, как вершины гор, что спрятались в облаках соблазн, и осыпающиеся в пропасть камнями горные серпантины предубеждений.

Разве тебе доступен этот путь? Разве можешь ты хоть что-то сказать о нем, если ни единая черта ее лица, ни единый вздох – ничто не выдает его? Где она на самом деле сейчас своими мыслями, своими чувствами, когда просто так рассказывает о пустяках тебе в этой пыльной кофейне? Как найти, догнать ее на этом пути?

Лишь жди и удивляйся тому, как неожиданно она меняет безразличие и не веселость на благосклонность, на увлеченность и дальше. Лишь сочувствуй, лишь разгоняй еще оставшиеся облака ее грусти своими высказываниями и гадай, бойся, представляй, куда выведет ее следующий поворот в этом тайном путешествии.

Что произойдет? Будешь ли ты рядом? Будет ли это поворот с огромной полноводной улицы в тихий переулок, столь знакомый тебе и ни разу не виденный ею? Или ты останешься один? Учиться искать тайные тропы.

Я смотрю в окно, на чернеющую снежную тьму, но я знаю и верю – что-то в ней изменилось, но что? Что-то произошло за этот тяжелый, бесплодный день, я вглядываюсь, здесь должен быть какой-то знак, какая-то маленькая черточка, какой-то штрих, что-то выдающее уже близкую весну. И в сугробах и завалах моих ощущений и усталости тоже что-то изменилось, и очень скоро они растают совсем. И часовая стрелка недвижима, но я знаю, что стоит мне отвернуться, перестать смотреть на нее, и она неминуемо совершит еще часть оборота и будет десять, и совсем догорит, словно сажей покрывающийся, чернеющий вечер, и все начнется. И я даже боюсь опоздать, и боюсь отвести от этого зияющего полутьмой циферблата свой взгляд.

Занавес! Приглушенный свет. Полутьма комнаты. Амфитеатром светящихся огней выстроились за окном дома. Жадные до зрелищ чужие глаза. Словно огромный зал заполняется. Еще одна роль на сегодня, с каким удовольствием я бы стал и сам уже зрителем, но еще одна роль на сегодня, вечерняя, полуночная, после всей этой дневной суеты, отвратительно сыгранной и не оставившей никакой удовлетворенности.

И моя маленькая комната, что я снимаю уже одиннадцатый месяц – гримерка, где я беспрерывно готовлюсь к своим спектаклям, случайным и неожиданным жизням, что мне подкидывает судьба. Удел всех молодых актеров? Проверка на прочность? В ожидании настоящих ролей, подлинной жизни, собственного счастья и истинной любви. Великие актеры всегда играют одну и ту же роль, играют себя. Молодые же ищут себя, примеряя чужие роли, чужие судьбы. Но как найти в изначально чужом себя? Кто же здесь я? Все чужое: декорации, слова, мысли, слава, деньги, чужие машины, чужие интересы, чужие желания, чужие женщины – как я устал от этого.

Нетронутый чай в кружке остыл, так остывают наши желания и кажутся бесполезными, и не хочется к ним прикасаться. И не хотелось уже никуда ехать. Я пытался вспомнить слова, что собирался сказать тебе. Все больше огней, все темнее ночь.

Джазовый оркестр по радио играл какую-то отвлеченную несуразную музыку, словно тоже еще только настраивался, словно никто еще не должен был этого слышать. Ничего общего с сегодняшним представлением, с нашей с тобой встречей, судьбоносной, опасной, определяющей.

Но это скорее не от неготовности, а от желания сократить ожидание, заглушить его, отпугнуть. Мое смятение чуть громче, чем эта музыка, даже с вывернутой на максимум ручкой радиоприемника. Но невозможно что-то поделать с этим, все готово, уже все готово. И я представляю, как выглядит центр этого города перед нашей премьерой. Дорогие автомобили останавливаются под золоченым светом зимних фонарей. Шикарно одетые дамы выходят, принимают протянутые ладонями вверх мужские руки. Они ждут волшебства. Ночного волшебства. Они чувствуют вкус вина, чувствуют вкус вечера, вкус любви, они чувствуют, что воздух дрожит, словно весь их мир заключен в центр огромной дышащей скрипки, и все это – неспроста, и каждое дуновение ветра готово раздаться музыкой. Они чувствуют – что-то происходит за пределами их мира, какое-то движение. И они ждут, что кто-то возьмет эту скрипку и сыграет на ней что-то прекрасное.