Р. Петрович - Из жизни пингвинов. Рассказы

– …Предлагаю голосовать. Кто за мое предложение, прошу поднять руки.

Борис поднял руку, так и не осознав, за что он голосует.

«…Хозяйственная постройка рядом с помещением, в котором работал дизель-генератор, загорелась глубокой ночью. Дежурный по станции не сразу почувствовал запах – ветер относил дым в сторону от кают-компании, поэтому, когда он все же пересилил себя и вышел из теплого помещения на мороз, из постройки уже вырывались языки пламени. Дежурный сразу же включил аварийную сигнализацию. Пожар на антарктической станции – это без преувеличения происшествие, от исхода которого зависит жизнь и смерть ее персонала. Поэтому все сотрудники, несмотря на глубокую ночь, быстро мобилизовались на тушение. Паники не было. В ледяном воздухе слышны были только отрывистые фразы, которыми обменивались люди:

– Любезный Алексей Альбертович, голубчик, а не соблаговолите ли помочь мне оттащить эту бочку солярки подальше от огня? Право, самому мне не совладать с ней.

– С превеликим удовольствием, глубокоуважаемый коллега, Павел Андреевич. Я полагаю, это весьма предусмотрительное и своевременное решение.

– А не замечаете ли вы, дорогой коллега, среди наших товарищей Кирилла Петровича, который эту ночь находился на дежурстве? Я уже беспокоюсь, не случилось ли с ним чего экстраординарного.

– Думаю, вы напрасно волнуетесь – ведь кто, кроме него, мог подать нам сигнал тревоги? Но, признаться откровенно, после того как мы окончательно разберемся с этим пренеприятным происшествием, я, да что там я – все мы! – вправе будем от него потребовать подробного отчета, как такое вообще стало возможным!

– Вы абсолютно правы! Меня волнует тот же вопрос. Позвольте отрекомендоваться вашим совершеннейшим единомышленником!

– Сочту за честь, любезнейший! Ну что, взяли?..»

«Да ну, хуйня какая-то получается, – подумал Пингвин. – Не так они говорили». Пингвин хорошо помнил событие, случившееся неделю тому назад. На огромной, со среднюю европейскую страну, льдине, на которой жил Пингвин с колонией своих сородичей и находилась человеческая станция, событий за год происходило, мягко говоря, немного, поэтому это происшествие не могло не отложиться в его памяти в мельчайших подробностях. Действительно, тогда что-то у людей загорелось, причем именно ночью. Сам Пингвин сразу почувствовал резкую вонь от горелого, и только спустя достаточно долгое время людишки наконец забегали, засуетились. К их чести, с пожаром они справились быстро. Но говорили, конечно, при этом совсем по-другому – отрывисто, резко, злобно. «Ну и пусть по-другому! А у меня будут говорить так, как я им разрешу говорить! В конце концов, я не стенографист и не историк – я художник!» Пингвин даже встрепенулся. Да, он всерьез считал себя художником слова. Он сочинял разные истории о своей пингвиньей жизни. Истории эти жили у него в мозгу, а спустя какое-то время там же и умирали: их ведь не запишешь (чем? Крыльями-плавниками? На чем? На льду?), не расскажешь (кому? Таким же отмороженным пингвинам? Как? Он ведь мог издавать своим горлом лишь неприятный резкий крик). Но не сочинять Пингвин не мог. Ну а чем еще заняться, если вот уже пятый месяц длится ночь и дует такой ледяной ветер, что холод пробивает перья, теплый пух, несколько сантиметров жира и добирается, кажется, до самого пингвиньего сердца?

Еще Пингвин любил размышлять, благо времени на это у него было предостаточно. Внешние события редко давали ему повод к размышлению в силу своей малочисленности. Ну, прилетит к людям вертолет раз в три месяца. Ну, настанет наконец антарктическое лето и начнется сезон рыбной ловли. Или вот как сейчас, например, вспыхнет невесть каким образом взявшееся в Антарктиде северное сияние. «Оно, конечно, красиво, – думал про сияние Пингвин. – Завораживает. Можно смотреть долго, медитировать. Но откуда??? Откуда ЭТО у нас??? Никогда ведь в южных широтах ЭТОГО не было!!! На то ведь оно и северное сияние! И откуда я знаю, как ЭТО называется??? Не иначе виной всему присутствие людей – и на погоду оно влияет (наверняка люди с собой ЭТО привезли), и на меня (почему-то ведь другим пингвинам пофиг на ЭТО, или только я ЭТО вижу?)».

Но чаще всего, когда в окружающем мире вообще ничего не происходило, Пингвин размышлял о судьбе. «Вот интересно: наверняка в мире есть другие места – более теплые, более приспособленные для жизни. Откуда-то ведь прилетают на станцию люди? А по виду они совсем не созданы для жизни в Антарктике – ни шерсти, ни жира. Значит, они обитают в более теплом климате. Какого хера тогда они прутся сюда – пока оставим этот вопрос за скобками. Меня интересует сейчас другое. Взять нас, пингвинов. Мы можем неделями сидеть голыми жопами на льду, плавать в ледяном океане, питаться несколько дней в году, а остальное время сжигать накопившийся за это время жир. Я понимаю – миллионолетняя эволюция, все дела… Но какого, простите, Дарвина, этот миллион лет ушел у пингвинов на то, чтобы мы приспособились жить в этих ебенях, вместо того чтобы отрастить себе крылья, как другие нормальные птицы, и съебать отсюда туда, где теплее и больше еды? Или хотя бы развить себе мозги, как у людей, и научиться делать отапливаемые дома, вездеходы, вертолеты, консервы и прочие полезные вещи? Хотя присутствие людей на нашей льдине говорит не о развитости человеческого мозга, а скорее наоборот… Это ли и есть наша, пингвинья, судьба? Но тогда чем мы так прогневали Создателя, что он нам даровал именно такую судьбу? Или наоборот: чем эти людишки, – ладно, не людишки, а, например, их собаки, – чем они-то лучше нас? Однако живут себе в тепле и на всем готовом».