Владимир Рукосуев - Гураны. Исчезающее племя

О его приключениях еще долго рассказывали родственники. Мне запомнился случай из жизни шпаны военных и послевоенных лет. Рассказывался он с явной симпатией к героям, занимавшимся мелкими кражами, а при случае и грабежами на поездах. Как-то выследили они на вокзале розовощекого кругленького «барыгу» с объемным мешком, явно, ценного добра. Запрыгнули на ходу вечером в тамбур. Проследили куда он сел. Света в теплушке не было. Решили дождаться ночи, и на знакомом им перегоне, когда поезд замедляет ход, вырвать мешок и прыгать. Роли были расписаны. Кто стоит на дверях тамбура, чтоб открыть, кто рвет мешок, кто мешает преследователям. Дождались, пока все пассажиры уснули, собрались в тамбуре, шепотом посовещались. Публика была такая, что их обходили стороной, держась за карманы. Милиции на дороге было мало, да и та не очень расторопная, нормальных мужиков давно забрали на фронт. Зато она имела право стрелять сразу на поражение. Так что игра была опасной. Выяснилось, что барыга, за годы промысла выработавший чутье, видимо заподозрил неладное и мешок привязал к себе, сорвать его не удастся. А намеченный перегон приближается, надо торопиться. На ощупь определили, что мешок тугой и мягкий. Так часто маскировали сало. Замотают в газету, потом уложат в мешок, туго набивают его мукой, чтобы не прощупывалось. Рецепт на такие случаи был простой. Бралась опасная бритва, два пальца незаметно накладывались на мешок, и бритва между ними глубоко прорезала ткань, так чтобы сало вывалилось. Подхватывали добычу и убегали. Утром незадачливый коммерсант просыпался в обнимку с пустым мешком, а мука разносилась по всему вагону ногами пассажиров. Полуголодные пассажиры теплушек таким пострадавшим не сочувствовали, даже злорадствовали.

В этот раз резать мешок выпало дяде, как самому опытному. Было ему уже пятнадцать, стаж бродяжничества года три. Прокрался к объекту, привалился, будто спящий сосед, который просто сменил позу. Наложил на мешок руку и полоснул бритвой. В следующее мгновение какая-то невероятная сила отшвырнула его в сторону. Одновременно раздался душераздирающий рев. Вся банда сыпанула под откос.

Когда собрались после эвакуации и поделились впечатлениями, выяснилось, что барыга для пущей сохранности повернулся и лег на мешок. А дядька нащупал в темноте его пухлый зад.

К двадцати годам не имел документов, зато обзавелся прошлым, которое светлого будущего не сулило. Тогда он пошел на очередную авантюру. Выкрал мое свидетельство о рождении, исправил в нем дату рождения и в соответствии с ней, поехал в шестнадцать лет из Букачачи, где семья к тому времени оказалась, в районный центр поселок Чернышевский, получать паспорт. Переночевав на вокзале в привычных условиях, небритый и помятый он сунул голову в окошко паспортного стола, немало удивив сотрудницу:

– Ого! Вот это юноша! Каким же ты в двадцать лет будешь?

Дядя, которому как раз двадцать и было, прикинулся деревенским дурачком и засмущался. В свое время ушел в армию, отслужил. Так и жил с опозданием в четыре года. Привычки свои не утратил и потом. Мне было восемнадцать, когда он попросил у меня ружье пострелять и пропил его. Когда я служил в армии, он наведался в гости к своим сестрам. Приехав, я не обнаружил своего единственного приличного костюма. Среди родственников все ему сходило с рук, списывалось на тяжелое детство.

В Читу поехали не все. Родители Томы и Тани остались. Бабушка с Галей и наша семья переехали. Стали приспосабливаться к новой жизни. Помню, что сначала было очень весело, поселились в доме родственников. Семья была многодетная. Глава, дядя Степа, брат бабушки, высокий слепой и немногословный старик, которого водили по очереди подрастающие сыновья, все как один в детстве отчаянные хулиганы, а потом горькие пьяницы. Билась со всем этим семейством его жена тетя Катя, никогда не сидевшая праздно, всегда в хлопотах по хозяйству на огороде и за козами, чем и жила семья. Крупная рыхлая и добрая. Даже меня успевала приласкать и погладить по голове, чего так не хватало ребенку, у родителей которого в хлопотах по обустройству на новом месте времени не было. Часто плакала. Потом я узнал, что она вспоминала своих погибших на войне сыновей и братьев.

Запомнился рассказ матери о молодости тети Кати и дяди Степы. Жили в одном селе, тетя Катя была статной красавицей, дочерью местного купца, по деревенским меркам зажиточного. Степка, сын многодетного бедняка, вздорного и задиристого, не почитающего сельских богатеев, верховодящих на всех сходах и навязывающих свои решения бедноте.