Ольга Ерёменко - Нормальная заботливая мать

– Да ну тебя, – осмелилась возразить подруга. Она очки надевала только для чтения, потому щурилась на собеседника и кому-нибудь незнакомому могла показаться взыскательной и даже высокомерной особой. – Тебе не все равно? Кремировать, говорят, намного дешевле… А дочке в результате все же перепадет чуток побольше…

– Нет! – решительно возразила Светлана. – В этом отношении ничего другого не будет. Я сказала. – Она опять наморщила лоб, соображая.

– Ладно, договорюсь с дядей Феликсом, чтоб и сам не приходил, и Сему после кладбища сразу домой вызвал. Зачем мобильники в конце концов придуманы, если мы не станем их использовать в своих благородных целях.– Светлана счастливо засмеялась: меньше мужчин за столом – обильнее стол.

– Так! Теперь все готово. На следующую пятницу не намечай выезда на дачу. Я к этому времени все сделаю и спокойно умру. Только же смотрите у меня, чтоб никакого кремирования!

О-хо-хонюшки, хо-хо. Такие превращения добром не кончаются. И не спорьте.

Сказывать ли, детушки, что дале было?

Сказывай, бабушка, ночка долгая…

Тогда слушайте.

Жили себе молодые супруги в любви и согласии и жили бы еще. Да нарожались у них детки. И в детках этих нет-нет да и обнаружится лягушкин ген. А кто виной? Наука виновата: не открыла бы генов этих, все и шло бы себе ладком. Может, и принц на себя какую бы ответственность принял. А грамоту постигши, человек высоко взлетает. Все видно ему делается. И увидел он ясно, что его жена из прекрасной царевны опять в лягушку-то и оборачивается. К лесному озеру деток на прогулки водит, со всякой тварью болотной знакомит. Где родился, там и пригодился, как на роду написано. А деткам что? Им и невдомек, что другой сказки персонажами они становятся. А жена-лягушка еще и аквариум в доме завела и головастика в нем поселила.

Покручинился-покручинился муж, да и успокоился. В соседнем царстве-государстве присмотрел себе молодку. Может, и не так она прекрасна, как поначалу его царевна была, зато не лягушка, это точно.

Делать нечего. Не стала докучать ему лягушка упреками, а только делалась все меньше да молчаливей, а как детки повырастали и свои пути-дороги нашли, так и вовсе к земле приклоняться начала. В саду, в цветах, в травах все больше времени проводила. Пока однажды навовсе в них и пропала.

Хватились люди, где царевна-то, лягушка-то? Нету.

Только из сада жаба выпрыгнула, уж не зеленая, а вся побуревшая, как заржавленная, бородавчатая, лапы в раскорячку. Тьфу, одним словом.

Поскакала она, чтоб добрых людей не пугать, куда подальше, к ближнему озеру и поселилась там в камышах. На закате слышно кваканье, когда ветра нет. Привыкли люди и, хоть не соловей это, а простая лягушка, а тоже прислушиваться на вечерней зорьке начали. Один случайный прохожий, романтик небось, из соседних садов экзотических, так даже заслушался раз, как соловья какого. Даже стих на квакушкину мелодию сочинил. Только квакушка не ответила на стихи-то. Тоже сообразила, что ее переливы с соловьиными перепутали. Да только соловьи-то, они лишь весной бывают.

А дальше, бабушка, дальше…

А дальше – тишина, с озера ни звука, ни шороха.

– Чегой-то лягушки нашей не слыхать сегодня?

– К дождю это.

– Ну уж пора-пора. Сад совсем засыхать стал…

А ночью вместо ливня, град прошел. Побил цветы, травки примял, осенний ветер и последние листики с дерев посрывал. Заснуло все, зиму поджидая. Вот и вам спать пора.

– А дальше с лягушкой-то что, стало, бабушка?

– А стала она Лягушка-путешественница.

Теперь спите.

Брат умирал. Это было ясно по тому, что говорили вокруг него о нем и особенно по тому, что не говорили о нем. «Исключительный работник. Без него совершенно невозможно. Когда его можно будет ждать? Жаль, искренне жаль… Ну, что же, пусть подлечится как нужно». Мать поджимала губы и покачивала головой.

Сестры не хотели верить. Это, однако, ничего не меняло.

– Может, ты первая? – ни одна не решалась покуситься на принятый в доме брата распорядок, который был чужд их прежнему быту, их полузабытым отношениям.

– Так что, значит, ты считаешь, что мы не должны ничего сделать? – старшую из сестер никто не мог упрекнуть в бездействии. Рассуждать она предоставляла другим. Сама она при этом ничего не выигрывала, но перед людьми и совестью – была права.

– Ну, не зовет нас он. Так он и не позовет: не в его правилах просить внимания или помощи, – Мария не любила долго объяснять понятные вещи, – я звоню Анжеле сейчас же. И мы обе отправляемся к ним. А там видно будет.