Михаил Галкин - Операция «Шмерц»

Прошло полгода. Я уже знала, что за пристрастие к бабам его называют ночным бомбардировщиком. Что он безумно любит сына. Что он успешно руководит своим коллективом и не прочь сделать карьеру. В конце моего месяца июля он неожиданно пошел в атаку и не успокоился, пока я не согласилась с ним встретиться. Было ужасно стыдно, что иду на свидание к женатому мужику, который выглядит лет на двадцать старше меня. Он абсолютно не подходит мне по росту, и еще «жигули», которые он перехватывает у своего друга, в нашем маленьком городке называют блядовозкой. Мои молитвы были услышаны: он пришел к дому номер 101 на одной улице, а я на другой. Рандеву не состоялось.

На следующий день он мягко притормозил перед моим носом и пригласил в машину. Мы выехали из города и помчались сначала по трассе, а потом по проселку, въехали в лес и встали. По-прежнему не говоря ни слова, он положил мне руку на колено и заглянул в глаза. Стараясь сделать это с максимальной издевкой, я спросила:

– Легче стало?

И он вдруг тихо ответил:

– Я тебя люблю.

Что люблю? Кого люблю? Когда успел полюбить?

За полгода мы и тремя фразами не перебросились. И тогда я начала орать, что не собираюсь разрушать чужую семью, мне не нужны его ухаживания, всё это чушь и глупость. А он, не выпуская из ладони коленку, снова тихо сказал, что любит и я права, но он ничего не может с этим поделать, потому что любит.

Сейчас у него рак. Казалось бы, рожденные в июле не должны бояться рака, но меня охватывает животный неуправляемый страх. Родители умерли от рака. Всех баб приучили постоянно ощупываться, проверяться. Страшно безмерно. А ему хоть бы хны. Ходит, напевает:

– Тропик Рака, тропик Козерога на хвосте ворона принесла…

Или цитирует «Мебиуса» Вионора Меретукова: «…майор Фишер, царствие ему небесное, он умер в военном госпитале незадолго до вывода американских войск [из Вьетнама] весной 1975 года. У майора обнаружили рак яиц. Яйца не выдержали нечеловеческого напряжения. Фишер трахался почти безостановочно. Это была какая-то адская сексуальная машина. Причем ему было совершенно безразлично, кого трахать, где трахать и как трахать». И хохочет при этом, как придурок. Я на стенку лезу от страха, а он хохочет. Знала бы я, с кем связалась тогда, тридцать лет назад.

У него была одна страсть и несколько пристрастий. По-настоящему, точно знаю, он любил только двух женщин – работу и меня. Третья со звучным именем Мерседес (обязательно женского рода и обязательно с ударением на второе «е») считалась тогда абсолютно недосягаемой. Задолго до того, как Горбачев выпустил нас из клетки, он придумал для себя игру business first с самим собой, постоянно что-то высчитывая, моделируя процессы, пытаясь прогнозировать. Поэтому, подойдя к концу восьмидесятых с написанной диссертацией и ясными перспективами, он бросил всё и, как застоявшийся зверь, ринулся в международный бизнес. Естественно, через пару лет у него появилось лакированное чудо немецкой техники, правда, подержанное, зато с невиданными автоматической коробкой, пневматической подвеской и центральным замком с пультиком.

Его никогда не интересовало налаженное дело. Он брался за бизнес с чистого листа, кокетливо называя себя человеком оргмомента. Когда спрашивали, кем работает, отвечал – пожарным, а где живет – в самолете. Его бросало по стране от Львова до Находки. Поспеть за ним было невозможно, но это давало нам шанс встретиться и провести время спокойно, не торопясь и не боясь попасть под всевидящие очи доброжелателей. Утаить шило в мешке маленького городка было невозможно. О нашем романе судачили все кому не лень, и, как водится, последней об этом узнала его жена. Бурное объяснение закончилось заявлением, что из семьи он не уйдет, пока не поставит сына на ноги, но и меня не оставит. Это было отчаянно смело и в высшей степени безрассудно. В этом он был весь: неуемная энергия, изобретательность, бравада и уверенность в себе.

Однажды, в канун Нового года, его вызвал к себе ну очень большой начальник и с порога заявил:

– Говорят, у тебя есть любовница.

– Говорят, у вас тоже, – отстрелил, не задумываясь.

– Кто говорит? – уже не так уверенно.

– Да все говорят!

– Ну я ж с тобой не как с подчиненным, а как мужчина с мужчиной.

– А я ни с мужчинами, ни с женщинами подобных тем не обсуждаю.

– Ладно. Иди, но смотри: партбилетом рискуешь.

– Так у меня его нет, партбилета-то.