Артур Круг - О былом и настоящем. Исповедь российского немца

«Привезли пленного политрука. Его несколько суток пытали. Кажется, шел допрос! Только и разговоров было об этом политруке. Он так и умер от нечеловеческих пыток». Не постигла ли такая участь и моего отца?

Поэт А. Т. Твардовский передал свою боль о погибших и пропавших без вести на войне:

«Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны,

В том, что они – кто старше, кто моложе —

Остались там, и не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь,

Речь не о том, но все же, все же, все же…»

Мы обязаны нашим родителям за огромные жертвы, море слез, бед и горя, за то, что мы выжили и живем сейчас.

Мама для меня была всегда совсем особым человеком. Я вырос без отца и с младенческих лет нес великое бремя моей неизменной любви к ней за ее жертвенность, мужественность и благородство. Сколько горестных дней она пережила. Сколько слез пролила. Сколько несчастья выпало на ее долю.

В далекой казахской степи, овдовевшая, она взвалила на свои плечи груз ответственности за судьбу детей старшей сестры, своих собственных детей, внука – инвалида ее старшей дочери от второго брака, – вынесла неимоверные страдания, вызванные трагическими обстоятельствами военного и послевоенного времени.

Все, что испорчено, испорчено у нас, как правило, на хороших основаниях. Мы все, взрослые и дети, страстно верили в социальный и культурный прогресс родной деревни, опирающийся на колхозную экономику, фундамент которой строился на бедах и нищете миллионов людей. Вспоминается монолог деда Щукаря из романа Шолохова «Поднятая целина», который я читал со сцены сельского клуба под восторженные возгласы односельчан: «Мне в крестьянской бытности не было удачи. С мальства моя жизнь пошла наперекосяк, и так до последних времен. Меня кубыть ветром несло всю жизнь. И то скособочит, то вдарит об какой предмет, а то и вовсе ушибет к едреной матери»…

А сколько таких Щукарей, изломанных судеб родила советская власть и колхозная деревня. Не счесть. Женщин выгоняли на работу. Отрывали от детей. Тетя Лиза, когда ее муж был в трудармии, а она осталась одна с дедушкой и бабушкой и двумя грудными детьми, всю жизнь таила обиду на бригадира за то, что тот огрел ее за непослушание кнутом.

История России, как печально заметил Салтыков-Щедрин, написана в суровых жизненных тонах, а потому не терпит культурной европейской середины. «У нас так – либо позвольте поцеловать вам ручку, либо в харю его, в харю».

Власть «законом о пяти колосках» не подпускала колхозника к его хлебам. Зерно горело в буртах на току, на сотнях примитивных складах, гнило под открытым небом. Колхозные буренки давали по 1200 литров молока, в частном подворье в два раза больше. Доярки пели песни, скотники воровали комбикорм, начальство пьянствовало, а дело стояло. Оставь скотину у хозяина – и стране, и человеку было бы лучше!

Запомнился анекдот, его рассказывали с оглядкой, шепотом: «Ехали господа великие – Черчилль, Рузвельт и Сталин – по России, а на дороге бык стоит. Стоит и не дает им проехать. Черчилль вышел из машины и кричит быку: «Эй, посторонись, а то линкор пришлю!» Бык ни с места. Рузвельт тоже кричит, мол, не сойдешь с дороги, так я тебя, дурака, из летающей крепости разбомблю. Уперся бык, не хочет американцу уступать. А лучший друг рабочих и крестьян вышел и шепнул ему на ухо что-то, и тот, задрав хвост, понесся – аж пыль столбом. Господа великие Черчилль и Рузвельт спрашивают Сталина: «Что ты ему там наговорил такого, что он испугался больше линкоров и бомб?» А Сталин отвечает: «Ничего особенного. Я сказал, что если он не уберется, не сойдет с дороги, я его в колхоз отдам!»

Было бы смешно, если бы не было так грустно!

И все же трудности сельской жизни, ее романтика только закалила нас, детей военных лет. Я с удовольствием вспоминаю сверстников, моих друзей детства, с которыми мы делили и шишки и пышки: Андрея Баума, Костю Майера, Андрея Брикмана, Виктора Райхеля, Александра Лоренца и многих других, а также друзей местных переселенцев – столыпинцев, – выходцев из Украины: Владимира Перетятько, Александра и Василия Куниц, Николая Лемеша, Василия Дробота и других.

Мои одноклассницы Валя Бондаренко, Светлана Тимко, Нина Слепко, Эмма Райхель, сводные и двоюродные братья и сестры – Лиля Бонн, Эмма Шван, Роза и Артур Майеры, Оля Гаас, Оля Зель – закончили вузы и успешно трудились на различных должностях в сфере экономики и культуры Казахстана и России.

Александр Майер стал главным инженером совхоза «Веденовский». Александр Куница был секретарем Краснодарского крайкома комсомола, в последнее время работал в здравницах края, его брат Василий занимался проблемой мелиорации севера Казахстана. Оля Шестакова (Гаас) окончила отделение журналистики МГУ, работала в журнале «Русский балет». Я до развала СССР и КПСС был инструктором политотдела по комсомольской работе корпуса Дальней авиации, окончил отделение печати, радио и телевидения Алма-Атинской ВПШ, работал в областном центре, в Щучинском и в двух отдаленных целинных районах бывшей Кокчетавской области на севере Казахстана.