Vlad Ozer - Слушатель ВМедА. Пятый-шестой курс

Реально, на наших глазах к преподавателю подошел один из пациентов, парень лет двадцати. И в извиняющихся тонах и позах начал чего-то шептать ему на ухо. Когда он отошел, полковник объяснил суть происходящего. Больной сам слезно просит провести ему очередной сеанс ЭСТ, потому что ему после нее становится намного легче существовать.

И через пару часов мы посмотрели этот сеанс «лечения». Больного укладывают на кушетку. В рот вставляют алюминиевую ложку, обернутую вафельным полотенцем. На голове закрепляют электроды. Нам предлагают помочь проведению сеанса, и человек пять фиксируют руками тело к кушетке. Разряд электричества и пять здоровых десантников не в состоянии справиться, с казалось бы, тщедушным тельцем больного.

Его так начинает корежить, скручивает в спираль и раскручивает в бетонный столб. Глаза выкатываются из орбит, пена летит со рта. Мышцы превращаются в стальные канаты, а мы не в состоянии ничего сделать. Хорошо, что процедура очень кратковременная, но и то успеваем вспотеть.

Через минуту к больному возвращается сознание. Состояние вполне удовлетворительное, и он ничего из того, что происходило, не помнит. Эрнест Хэмингуэй тоже проходил подобные курсы шокотерапии в конце жизни, и покончил самоубийством, придя к осознанию, что в результате такого лечения потерял свое главное богатство – память.

Много еще чего удивительного увидели и услышали здесь наши «органы восприятия и обработки информации», но по сравнению с тем, с чем нам пришлось столкнуться на «экскурсии» в обычном, городском дурдоме, это было мелочью, недостойной внимания.

Посещение подобного заведения было, видимо, предусмотрено программой обучения. Благо и находилось оно практически рядом с академическим кварталом. Знающие поговаривали, что само здание в дореволюционные времена было одной из обычных тюрем. И здесь сиживали даже кое-кто из известных большевиков-революционеров.

Заведение, не смотря на смену профиля, все равно оставалось режимным. И без пропусков, общения с охраной сюда, видимо, не попасть. Ну а для нас – карт-бланш. Нам везде открыто. Вот мы и проникли во главе с преподавателем. Даже внимания не обратили на проходную.

Этажей много, я считать не стал. Организм еще не страдал одышкой. Внимание наше заострил только наш полковник на то, что и все лестничные пролеты забраны густой, металлической сеткой, потому что были случаи, когда больные, якобы, уже благонадежные, используемые для выполнения всевозможных хозяйственных работ, сигали вниз головой.

Сворачиваем направо, и попадаем в длинный коридор одного из этажей. Прямо под входной дверью на полу расположилась стайка девчонок. Они здесь курили.

– О-о! К нам мальчики пожаловали! – вразнобой завизжали они, распахивая серые больничные, замызганные халаты, что накинуты прямо на голые тела. Мы даже опешили. Среди них были еще даже вполне ничего. По фигурам.

– Присаживайтесь возле нас! – А у вас курить есть? – начали они гостеприимно подвигаться, предлагая место на полу.

– Не обращайте на них внимания, – громко шепнул нам наш начальник. Мы свернули направо в гардероб. Оставили здесь шинели, под которыми на нас, как всегда были уже белые халаты. Из раздевалки выходим не мальчиками в шинелях, а вроде, как докторами. Девушки враз притихли.

Сначала сворачиваем налево и попадаем в мужскую палату. Справа от двери находится самая настоящая тюремная параша. Закуток, отгороженный от остальной палаты барьером с метр в высоту. Прямо в полу дыра-«очко», а вокруг нее горы экскрементов. Над всем этим «добром» возвышается здоровенный, гориллоподобный, почти голый, только в сорочке до пупка пациент. Он мочится.

Смрад и зловоние необычайное. Палата длиною метров двадцать. Два ряда кроватей. Все заняты больными. Они занимаются обычными дурдомовскими делами. То есть, большинство лежат. Некоторые в кроватях сидят. Кто-то даже читает то ли журнал, то ли книгу. Дышать здесь было невозможно, поэтому полковник скомандовал нам на выход.

Через пару метров по коридору, на нас наскочила женщина, загородила дорогу и быстро-быстро, боясь, видимо, что мы убежим и не выслушаем, начала рассказывать, что ее преследуют инопланетяне. Причем так натурально, что если бы мы не помнили, где находимся, то могли бы поверить. Преподаватель, видимо, уже давно был с ней знаком, потому что доверительно что-то ей пообещал, и она ему поверила, а нас отпустила.

Далее свернули направо, и попали в женскую палату. Она была еще длиннее мужской. Если в мужской были окна и даже казалось светло, то здесь, если окошки и были, то наглухо зашторенные. Полумрак, воздух спертый. Панели стен выкрашенные сто лет назад какой-то серо-желтовато-зеленой краской. Местами потрескавшиеся и облупленные. Низкие, намертво прикрученные к полу, железные кровати. И серые, как попоны на лошадях, давно не стиранные, потрепанные одеяльца на обитательницах.